Преисподняя

Бирс и Ключников подорвали герметичную дверь, сразу после взрыва прыгнули в клубы пыли и дыма, пробежали какие-то отсеки и застыли, напряженно озираясь и держа пальцы на спусковых крючках. Но было тихо, пусто, безлюдно, только пыль после взрыва медленно расходилась, заволакивая емкое помещение, похожее на ангар.

Под округлым сводом вполнакала горели слабые лампочки, с расстоянием свет слабел, превращаясь в мутный полумрак. Вероятно, это была столовая: от стены к стене рядами тянулись столы. Бирс и Ключников разошлись в стороны и медленно, изготовив оружие, обходили зал вдоль стен. Пахло гарью, бетонным крошевом, зыбкая, неустойчивая тишина висела в задымленном пространстве. В углу послышалась слабая возня, из полумрака раздался выстрел. Ключников почувствовал сильный удар в грудь, который сшиб его с ног. К счастью, бронежилет выдержал, исподняя гидроподушка развела удар по поверхности и ослабила контузию.

Это был выстрел, что называется, в упор: притаившись, стрелок целил в грудь, однако сорокаслойный дюпоновский кевлар, простеганный титановым кордом, выдержал пистолетную пулю, Ключников упал и лежал, оглушенный, чувствуя боль в груди.

Едва прогремел выстрел, Бирс дал очередь на звук, прыгнул в сторону и пустил еще одну очередь. Ответных выстрелов не последовало. Бирс, выставив автомат, осторожно подкрался к тому месту, откуда стреляли.

В углу, привалясь к стене, сидел альбинос. Автоматная очередь прошила его насквозь, и теперь он беззвучно истекал кровью. Глаза его были открыты, в них держалась тихая печаль и томление, безропотно, как усталый путник, уходил он из жизни. Альбинос сидел в луже крови, рядом с ним на полу лежал пистолет.

Морщась от боли в груди, Ключников поднялся и тряхнул головой, приходя в себя после контузии. Увидев, что он поднялся, альбинос не поверил, глаза его удивленно расширились.

— Нет, — убежденно покачал он головой. — Не может быть. Я попал в него.

Ключников ногой отодвинул пистолет, чтобы стрелок не дотянулся.

— Я попал в тебя, — сказал ему альбинос.

— Попал, — подтвердил Ключников, потирая ладонью ушибленное место.

Лужа крови под стрелком медленно растекалась, но он не замечал или не обращал внимания.

— Я попал в него, — повторил он Бирсу капризно, словно тот не верил.

— Попал, попал, успокойся, — оборвал его Бирс. — Скажи лучше, где бункер?

— Не-е-т… — заикаясь, усмехнулся стрелок с легким злорадством. — Не скажу.

— Ну и зря. Перебьем вас, что хорошего?

— Не скажу, — повторил альбинос.

— Не говори, — легко согласился Бирс. — Сами найдем.

Он подозвал Хартмана, тот приблизился и остановился.

Стрелок внимательно, не отрываясь, смотрел на них, переводил глаза с одного на другого, взгляд его твердел, становился пристальным и жестким.

— Предатели! — неожиданно сказал он со злостью. — Все предали!

Глаза его побелели, наполнились странным светом — то ли гнева, то ли ненависти. Ключников подумал, что альбинос похож на Бурова: такие же белесые волосы, такое же бледное лицо, но главное — те же белые горящие глаза, испепеляющий взгляд.

Глядя на альбиноса, Хартман жалел его, как и прочих несчастных, обретающихся под землей. Не знающие жалости, непримиримые, оголтелые в своей несуразной вере, укоренившиеся в ненависти, обреченные навсегда на существование под землей, непоколебимые в злобном своем фанатизме, стоящие насмерть за нелепые химеры, они были сродни безумцам — что можно было им объяснить, до чего достучаться, как втолковать?

Они были смертельно опасны, потому что не могли ни с кем ужиться, не могли смириться с чем-то иным, кроме своей веры, и всюду несли ненависть и кровь. И неужели только и оставалось, что уничтожить их, как чумных крыс? Неужели только так и можно было с ними — гнать, травить, жечь? Однако другого было не дано: стоило промедлить, они губили все, к чему прикасались.

Пока Бирс, Ключников и Хартман стояли над умирающим, где-то в стороне, поодаль, за стенами послышались голоса. Они росли, превратились в ропот, в сбивчивый гомон и вдруг, как обвал, вырвались в крик. У Бирса, Ключникова и Хартмана мороз пошел по коже.

Это был истошный крик многих людей, пронзительный многоголосый вопль — ужас, смертельный страх, отчаяние были в этом хоре, от которого волосы становились дыбом.

Бирс и Ключников рванулись в узкую дверь, вышибли ее ногами, стремглав пронеслись по коридору и ворвались в тесное помещение, заполненное людьми; следом за разведчиками прибежал Хартман. Едва они появились, в мгновение стало тихо, толпа в сто или двести человек смотрела на них, не отрываясь. Вероятно, помещение было не таким маленьким, просто людей было очень много — скопище лиц и глаз.

Это были те, кто исчез. Альбиносы держали их в подземной тюрьме, изо дня в день учили уму-разуму, читая вслух краткий курс истории большевиков, кормили скудно, впроголодь и сулили скорый революционный трибунал и расправу. Поняв, что они спасены, пленники облепили разведчиков, толпа сжала их, сдавила, многие обезумели от счастья, у некоторых сдали нервы: рыдая, они обессиленно опустились на пол.