Преисподняя

Самоубийство транслировали по государственному каналу. Pay не мог выбрать более подходящего времени: внизу, у входа в университет, собрались для пресс-конференции журналисты.

Им осталось только навести камеры на крышу восьмиэтажного здания. Вот к Pay приближаются с поднятым оружием полицейские из отряда особого назначения. На заднем плане пламенный закат в Скалистых горах. Нацелив микрофоны, звукооператоры ловили каждое слово речи психолога, обращенной к самоубийце. Объективы, сфокусированные на искаженном лице, отследили прыжок. Некоторые самые сообразительные операторы для пущего эффекта использовали прием дрожащего кадра.

Никто не сомневался, что бывший глава индийского парламента повредился в уме. Череп хейдла, который он сжимал в руках, был тому надежным доказательством. И еще ковбойская шляпа.

19

Контакт

Брат мой, хвоста у нас не отнять!

Редьярд Киплинг.

Книга джунглей. Песня бандерлогов

Под поднятием Магеллана

176 западной долготы, 8 северной широты

В последний день лета лагерь разбудили толчки.

Али, как и остальные, спала на земле. Она почувствовала землетрясение всем телом. Казалось, оно перетряхнуло ей все кости.

Целую минуту люди лежали. Некоторые свернулись калачиком, другие держались за руки или обнимали соседа или соседку. В ужасной тишине все ждали, когда на них рухнет свод или обвалится пол.

И вдруг какой-то остряк крикнул:

— Да все нормально! Это Шоут, растак его, снова дрочил.

И все нервно засмеялись. Толчков больше не было, но людям напомнили, как они ничтожны. Али приготовилась к очередному потоку исповедей от своей нестойкой паствы.

Позже утром несколько женщин из тех, кто плыл вместе с ней, почувствовали запах землетрясения — над рекой висела слабая пыль. Пиа, планетолог, сказала, что это напоминает ей мастерскую каменотеса, по соседству с которой она жила в детстве. Запах полируемого камня, на который потом пескоструем наносятся имена умерших.

— Ты про памятники? Нашла о чем вспомнить.

Чтобы прогнать ощущение, что это недобрый знак, Али сказала:

— Видите, какая белая пыль? Знаете, как пахнет белый мрамор, когда по нему прошел резец? — И Али рассказала, как однажды, на севере Италии, она посетила мастерскую скульптора. Тот работал — без особого успеха — с обнаженной натурой и умолял Али позировать, помочь ему извлечь женщину из куска камня. Какое-то время он забрасывал ее письмами.

— Он хотел, чтобы ты позировала голая? — Пиа была в восторге. — А что ты монахиня, он не знал?

— Знал, разумеется.

— И ты согласилась?

Али вдруг стало грустно.

— Нет, конечно.

Жизнь в этих темных коридорах и переходах изменила Али. Ее всегда учили забывать о своей индивидуальности — Господь, мол, сам отметит ее своим знаком. А теперь ей отчаянно хотелось, чтобы ее кто-то помнил, пусть даже в виде куска мрамора.

Жизнь под землей влияла и на других. Али, как антрополог, отлично понимала, что происходит с ученой братией. Изучать странности в их поведении было все равно что наблюдать за постепенно дичающим садом. Люди усваивали какие-то новые манеры, заводили новые прически; они стали закатывать штанины до колен, а рукава — до плеч. Многие мужчины ходили по пояс голые, а куртки болтались у них на поясе, словно сброшенная кожа. Дезодоранты остались в прошлом, причем запах тел почти не чувствовался, разве у некоторых бедняг. Шоут, например, прославился вонючими ногами. Женщины вплетали друг другу в волосы бусинки и ракушки. Это все так, смеха ради, говорили они, но их изобретательность росла с каждой неделей.

Некоторые солдаты стали шептаться о чем-то в отсутствие Уокера, а их оружие вдруг запестрело резьбой. Они вырезали на пластиковых ложах и прикладах фигурки зверей, библейские изречения, имена подружек. Даже Уокер отрастил у себя на подбородке космы, как у Моисея, — вот где, наверное, было раздолье для пещерных вшей, которые буквально одолели всех.

Айк теперь почти не отличался от остальных. После происшествия у шахты-2 он старался показываться пореже. Его не видели неделями, встречали только пирамидки из трех зеленых «свечей», обозначающие пригодное для стоянки место. Иногда он появлялся, но не больше чем на несколько часов. Айк уходил в себя, и Али не знала, ни как до него достучаться, ни почему для нее это так важно. Наверное, потому что тот, кто больше всех нуждался в понимании, больше всех ему сопротивлялся. Была и другая возможность — она просто влюбилась. Но это несерьезно, думала Али.

Однажды, после одной из его редких ночевок в лагере, Али прихватила еды, и они вместе уселись на берегу.

— Что тебе снится, Айк?

Он сморщил лоб, и Али добавила:

— Можешь не говорить.

— Обсуждаешь меня с психиатрами, — сказал он. — Они тоже меня спрашивали. Наверное, считают сны мерилом нормальности. То есть не снятся ли мне хейдлские сны.

Али была озадачена. Все от него что-то хотят.

— Да, наверное, мерило. И — нет, я тебя ни с кем не обсуждала.

— Тогда в чем дело?