Преисподняя

Вера открыла глаза — он был рядом. Руки обнажены; мятущийся сверчок чертил у него над головой нимб. Он тянулся к ней, словно к возлюбленной. И когда его лицо приблизилось, она сказала:

— Ты?!

Монастырь Святой Екатерины

Джебель-Муса (гора Синай)

Де л'Орме расставил чашки, достал хлеб. Настоятель предоставил ему келью — из тех, в которых тысячелетиями уединялись люди, ищущие духовной мудрости.

Сантосу понравится. Он любит суровую простоту.

Глиняная бутыль с вином. Доски столешницы вытесаны и прибиты как минимум пять столетий назад.

На окнах — ни занавесок, ни даже стекол. Пыль и насекомые — товарищи по молитвам. Темноту кельи — словно библейские слова — пронизывали солнечные лучи. Слепой чувствовал на лице их тепло. Они передвигались с востока на запад. Де л'Орме понимал, что солнце садится.

Здесь, наверху, было холодно, особенно по сравнению с жаром пустыни, через которую шла дорога. Дорога была плохая. Де л'Орме страдал от тряски на ухабах. Поскольку туристов приезжало немного, не стоило и ремонтировать асфальт. Святая земля уже не влекла людей как раньше.

Открытие миру настоящей преисподней — простой сети коридоров — привело к тому, чего не мог достичь библейский ад, — оно убило страх Божий. Смерть Бога от руки экзистенциализма и материализма была и без того скорбным событием. А теперь гибель Высшего Зла превратила загробный мир в балаганную комнату страха. Во времена Моисея, Магомета и Августина такие страшилки были хороши, но теперь спросом не пользуются.

Вместе с дорогой впадал в запустение и сам монастырь. Некоторые монахи, с возмущением рассказывал настоятель, решили стать отшельниками — купили себе участки в заброшенной туристской деревушке, едят мясо, вешают у себя в жилищах иконы, зеркала и ковры. Такое разложение ведет к непослушанию. А что за монастырь без послушания? Даже горная ежевика, про которую говорили, что она и есть неопалимая купина Моисея, начала сохнуть.

Де л'Орме глубоко наполнил легкие вечерним воздухом; он вдыхал аромат ладана, словно кислород. Даже сейчас, зимой, слепой чувствовал запах растущего поблизости миндального дерева. А в небольшом горшке рос базилик. И витал здесь еще один запах, слабый, но ощутимо сладковатый: запах почивших святых.

У антропологов это называется повторное захоронение — обычай откапывать мертвых через несколько лет и добавлять останки монахов к собранию мощей. Склеп в шутку прозвали университетом. Мертвые продолжают учить — учить через память. Такова традиция. «А чему научишь их ты, Томас? — думал де л'Орме. — Благодати? Всепрощению? Или предостережешь их против тьмы?»

Начиналась вечерняя служба. Во двор вынесли клетку с длиннохвостым попугаем. И он, словно маленький ангел, подпевал монахам: «Кирие элейсон — Господи, помилуй…»

В такие моменты де л'Орме хотелось вернуться к Церкви или хотя бы в келью отшельника. Если оставить все как есть, то мир — избыток сокровищ. А если замереть, то вся вселенная — твой возлюбленный. Однако теперь уже поздно.

Сантос приехал в джипе, который дребезжал по кочкам высохшей грязи. Машина распугала стадо коз: послышался звон колокольчиков и стремительный топот. Де л'Орме слушал. Сантос приехал один. Он шагал широко и уверенно.

Попугай умолк. А пение монахов продолжалось. Де л'Орме не стал окликать Сантоса.

Через несколько минут Сантос сунул голову в келью:

— Вот ты где.

— Входи, — пригласил де л'Орме. — Я не знал, успеешь ли ты до заката.

— Успел, — сказал Сантос. — О, ужин! А я ничего не привез.

— Садись. Ты устал, наверное.

— Долго пришлось ехать, — признал Сантос.

— Ты был сильно занят.

— Приехал сразу, как только смог. Его уже похоронили?

— Сегодня. На кладбище.

— Все прошло нормально?

— Да, монахи похоронили его как своего. Томас бы одобрил.

— Мне он не особенно нравится. Но ты его любил, я знаю. Как ты тут?

— Отлично, — ответил де л'Орме.

Он заставил себя встать и обнять Сантоса. Запах молодого пота и Моисеевой пустыни был хорош. Сантос, казалось, всеми порами впитал солнце.

— Томас жил полной жизнью, — сказал Сантос.

— Кто знает, что еще он мог открыть, — заметил де л'Орме.

Он похлопал Сантоса по спине и разомкнул объятия. Осторожно опустился на трехногий деревянный табурет. Сантос положил сумку на пол и сел на табурет, который де л'Орме поставил с другого конца стола.

— А теперь? Что будем делать? Чем нам заняться?

— Давай есть, — предложил де л'Орме. — Обсудим планы за ужином.

— Оливки, брынза, апельсин, хлеб. Сосуд с вином. Приготовления к Тайной вечере.

— Хочешь смеяться над Господом — твое дело. Но над едой не смейся. Если не голоден, можешь не есть.

— Я просто пошутил, умираю с голоду.

— Там где-то и подсвечник есть, — вспомнил де л'Орме. — Наверное, уже темно. А вот спичек у меня нет.

— Еще только темнеет, — сказал Сантос. — Достаточно светло. Мне так больше нравится.

— Тогда наливай вино.

— Интересно, — размышлял Сантос, — что его могло сюда привести? Ты говорил — Томас закончил поиски?

— Теперь ясно, что он никогда бы не смог их закончить.

— И он что-то искал именно здесь?