Прекрасное далеко

— Я думала, это означает первое мая, но этот день пришел и ушел… Это может быть какой-то другой день…

Из тени выходит лорд Денби.

— Не знаю, что за мошенничество вы затеяли, мисс Дойл, но оно не пройдет.

Он опускает палец, и человек в плаще еще плотнее прижимает нож к горлу моего брата.

— Он умрет.

— И что, если вы его убьете? — спрашиваю я. — Что, собственно, вы этим приобретете?

— Ваш брат умрет!

Голос лорда Денби гремит, как гром. И тут вдруг словно внезапно рассеивается туман, и я впервые вижу все отчетливо — впервые с тех пор, как все это началось. Меня не напугать, только не им. Да и никто этого не сделает.

— И в результате вы вообще ничего не получите, — говорю я громко и уверенно. — Ничего такого, что защитило бы вас от моей силы. А я отпущу ее, сэры, как гончих ада, если с его головы упадет хоть единый волосок!

Палец лорда Денби замирает в готовности. Нож палача — тоже. Бесконечно долгое мгновение мы все ждем над краем пропасти.

— Вы просто женщина. Вы этого не сделаете.

Лорд Денби опускает руку ниже, и я уже не думаю. Я призываю магию, нож превращается в воздушный шар и выскальзывает из руки палача.

— Том, беги! — кричу я.

Том сидит, совершенно растерянный, и Картик хватает его и тащит прочь, а меня сотрясает от силы, которую я подавляла так долго. Она изливается из меня с новыми намерениями. И ничьи глаза не расширяются больше, чем глаза моего брата, когда я обливаю стены помещения пламенем. Над головами мужчин кружатся визжащие фантомы. И неважно, что все это — только иллюзия. Мужчины в плащах верят в нее.

— Прекратите! — во все горло кричит лорд Денби.

Пламя исчезает вместе с призраками. Лорд, пошатываясь, подходит к перилам галереи.

— Мы ведь разумные люди, мисс Дойл.

— Нет, о вас такого не скажешь. И потому я должна высказаться весьма прямо, сэр. Вы никогда больше не посягнете на моих родных, или же вам придется смириться с последствиями. Я понятно выразилась?

— Вполне, — выдыхает он.

— А как насчет сфер? — вмешивается Картик. — Вы забыли, что братство долго было их защитником? Не хотите ли пойти с нами в Зимние земли?

Мужчины пятятся, натыкаясь друг на друга. Никто не желает отправиться в такое интересное путешествие.

— Хорошо, — говорит лорд Денби. — Я соберу несколько пехотинцев для этой задачи.

— Пехотинцев? — не понимаю я.

Картик складывает руки на груди.

— Это люди вроде меня и Фоулсона. Такие, о которых никто не пожалеет и никто не спохватится.

— Да, возьмите с собой мистера Фоулсона, — говорит лорд Денби таким тоном, как будто предлагает нанять какого-то слугу. — Он умеет обращаться с ножом. Ты ведь отличный парень, Фоулсон, не так ли?

Мистер Фоулсон воспринимает заявление лорда так, словно получил удар, на который не может ответить. Он крепко стискивает зубы.

— Что ж, если выбирать мне, то я действительно выберу мистера Фоулсона, — говорю я. — Мы с ним понимаем друг друга. И он отлично управляется с ножом. Развяжите моего брата, если вам не трудно.

Мистер Фоулсон снимает с Тома путы. Он поддерживает моего ослабевшего брата, и они вместе идут к двери.

— Повязку на глаза! — ревет кто-то.

Я швыряю ленту на пол.

— Мне она не нужна. А если вам хочется ее надеть, так окажите любезность.

— Джемма! Какого черта тут происходит? Что ты такое сделала? — резко спрашивает Том.

Он наконец начинает приходить в себя, и необходимо действовать.

— Держите его покрепче, ладно? — говорю я Картику и Фоулсону, и они подхватывают Тома под руки.

— Эй, вы! Отпустите меня немедленно! — требует он, но он еще недостаточно силен, чтобы по-настоящему сопротивляться.

— Томас, — говорю я, снимая перчатки, — тебе будет гораздо больнее, чем мне.

— Что? — удивляется он.

Я основательно, бесцеремонно бью его кулаком в зубы, и он падает без чувств.

— А вы сильны, — одобрительно произносит Фоулсон, волоча моего брата к карете.

Я тщательно поправляю юбку и снова надеваю перчатки; рука у меня болит.

— Вы никогда не видели моего брата в таком состоянии, мистер Фоулсон, и не возили его в своей карете. Поверьте, так будет лучше для вас.

Когда Том наконец приходит в сознание — каким бы уж там сознанием он ни обладал, — мы сидим на набережной. Уличные фонари бросают на Темзу пятна света; пятна переливаются, как акварель. Том в полном беспорядке: воротник торчит, как сломанная кость, перед рубашки забрызган кровью. Он прижимает к покрытому синяками лицу влажный носовой платок и осторожно поглядывает на меня. Каждый раз, когда я ловлю его взгляд, он быстро отворачивается. Я могла бы призвать магию, чтобы помочь ему, стереть все воспоминания о сегодняшнем вечере и о моей силе из его памяти, но я решаю не делать этого. Я устала прятаться. Скрывать свою сущность ради спокойствия других. Пусть знает правду обо мне, а если ему это окажется слишком тяжело, я по крайней мере увижу это и пойму.

Том осторожно трогает подбородок.

— Ох…

— Что, сломан? — спрашиваю я.

— Нет, просто болит, — отвечает брат.

Нижняя губа у него кровоточит.

— Хочешь поговорить? — спрашиваю я.

— Поговорить о чем?

Он смотрит на меня, как перепуганный зверек.

— О том, что только что произошло.

Он убирает платок.