Прекрасное далеко

Пиппа подбегает к горгоне и колотит ее кулаками. Змеи оживают, разевают пасти и шипят. Одна кусает Пиппу. Пиппа визжит и падает в траву, прижимая руку к груди. Ее рыдания становятся все более громкими.

— Ты хочешь сказать… ты утверждаешь… что я должна остаться здесь? Навсегда?

В желтых глазах горгоны не отражается никаких чувств.

— Твой жребий брошен. Ты должна смириться. Привыкнуть и продолжать жить.

— Я не могу! — в отчаянии кричит Пиппа.

Она с трудом выкрикивает слова сквозь рыдания:

— Джемма… ты! Ты говорила… мне… я должна была… перейти!

— Мне очень жаль. Я думала…

— А теперь… теперь ты заявляешь… что я должна здесь остаться… навсегда в сферах! Совсем одна!

Пиппа безвольно лежит на земле. И только перекатывает голову из стороны в сторону по прохладной траве.

— Ты не одна. У тебя есть Бесси, и Мэй, и все остальные, — говорю я, не в силах дать ей хоть какую-то надежду, и прекрасно понимаю, как бессмысленно звучат мои слова.

Пиппа быстро вскидывает голову; ее глаза покраснели и блестят от слез.

— Да, конечно, те ужасные девицы, с чудовищными ожогами и безобразными манерами! Да что они за подруги? С ними только и можно, что убить время… они никогда не заменят Фелисити, тебя и Энн! Прошу, не бросай меня здесь, Джемма! Забери меня с собой! Прошу, пожалуйста, пожалуйста…

Она цепляется за траву маленькими ручками, рыдая так, словно у нее разрывается сердце. Я сама с трудом сдерживаю слезы.

Я сажусь рядом с ней и глажу ее по волосам.

— Ну же, ну, Пиппа…

Она отталкивает мою руку.

— Это ты во всем виновата!

Я никогда не ощущала более сильного отчаяния.

— А ч-что, если у тебя самой достаточно магии, чтобы справиться? Или я дам ее тебе? — выпаливаю я между рыданиями.

Пиппа замирает.

— Магия? Вроде той, в какую мы играли?

— Да, я…

Меня перебивает горгона:

— Высокая госпожа… могу я сказать тебе кое-что?

Борт-крыло опускается к земле с негромким поскрипыванием, и я поднимаюсь на палубу и устраиваюсь на привычном месте рядом с лицом горгоны.

— Что именно?

Горгона шепчет тягучим голосом:

— Я должна предостеречь тебя от поспешности, высокая госпожа.

— Но я не могу бросить ее здесь вот так! Она — одна из нас!

— Эта девушка сама сделала выбор. И теперь должна принять последствия. Она может отправиться в Зимние земли, а может поискать другую дорогу. Она не должна снова ошибиться.

Я оглядываюсь на Пиппу, аккуратно рвущую травинки на клочки. Пиппа бледна, но щеки у нее пылают от горя. Она похожа на потерявшегося ягненка.

— Пиппа не слишком сильна в том, чтобы принимать решения, — говорю я, и меня снова душат слезы.

— Значит, самое время поучиться, — возражает горгона.

Горгона ведет себя так, будто она — моя мать, как всегда ведут себя со мной мисс Мур и Мак-Клити. Я привыкла, что люди постоянно указывают мне, что делать. Том, и бабушка, и миссис Найтуинг. Как их много, желающих связать меня по рукам и ногам из самых добрых намерений…

Горгону ничуть не тревожат мои слезы.

— Сочувствие может быть и благословением, и проклятием. Будь поосторожнее, чтобы твоя сентиментальность не загнала тебя в ловушку. Это битва Пиппы, не твоя.

— Ты уж слишком сурова. Не удивляюсь, что ты осталась последней в своем роде.

Я тут же сожалею о сказанном. Но ошибка уже совершена. Боль отражается на обычно загадочном и неподвижном лице горгоны. Змеи тихо шипят и мягко прижимаются к ее лицу, поглаживая щеки, как дети, ищущие утешения.

— Но таков способ существования вещей, — говорит горгона.

— Способ существования вещей тут ни при чем, — огрызаюсь я. — Все меняется, и теперь, когда я обладаю силой, я намерена сама творить перемены.

Я оскорбила горгону. Но я постараюсь исправить ошибку позже. А прямо сейчас я должна помочь Пиппе. Она рыдает, распластавшись на берегу, из ее сжатых кулаков торчат острые травинки. Вдруг Пиппа резко садится.

— Вы будете жить дальше, все вы! Вы будете танцевать на балах, выйдете замуж, родите детей! Вы найдете свое счастье, а я навеки останусь вот здесь, и никого не будет рядом, кроме тех ужасных девиц с фабрики, которые никогда не бывали на чайных приемах!

Пиппа умолкает, уйдя в свои страдания, и раскачивается на месте, как маленький ребенок. Мне невыносима ее боль, невыносимо, что это по моей вине она впервые очутилась в сферах… и то, что сейчас я не в силах ей помочь. Я готова сделать что угодно, сказать что угодно, чтобы спасти Пиппу от нее самой.

— Пиппа, — говорю я. — Тише, тише… Дай мне руки.

— За-зачем? — выдыхает она.

— Доверься мне.