У стен монастыря царили шум и веселье – детвора летала на санках. Среди мальчишек почти половина была приютских, в одинаковых серых пальтишках. Некоторое время мы наблюдали за ними. Если не считать «форменной» одежды, беспризорники ничем не отличались от местных: так же орали, толкались, так же пронзительно делили салазки и ставили друг другу подножки, с таким же удовольствием опрокидывали пищащих девчонок в сугробы. Я рассматривала их, старательно оттягивая момент входа в монастырь. В голову не лезло ничего путного.
К кому подойти? Как обратиться? Какими словами начать расспросы, если даже не знаешь, что Ванда могла делать в монастыре? Наверное, нас и слушать никто не станет… С некоторым беспокойством я покосилась на Беса. Вот кому совсем не место в духовной обители.
– Ты хоть в церкви был когда-нибудь? – спросила я.
– Был один раз, – подумав с минуту, сказал Яшка. – Летом, когда Колю Резаного отпевали. Скукота смертная, дышать нечем. Курить не дают. Часу с пацанами не выдержали, пошли в машину пиво пить.
Час от часу не легче… Я нервно предупредила:
– Ты только рта там не открывай.
– А ты из меня валенка не делай! – огрызнулся Бес. – Надо будет – открою. Не пальцем деланный.
Возражений на последний довод у меня не нашлось. Вздохнув, я зашагала к воротам. Бес тронулся следом. Я слышала его тяжелое топанье за спиной. Внезапно оно резко прекратилось. Я удивленно обернулась:
– Ты где там? Заснул?
– Гляди, – хрипло сказал Бес. Я повернулась в указанном направлении.
По тротуару чинно, в колонне по два, двигались приютские. В отличие от тех, которые носились на картонках по склонам рва, эти были совсем маленькие: лет по пять-шесть. Их сопровождал молодой монашек в синей спортивной куртке поверх рясы. Из-под иноческого одеяния выглядывали совсем уж легкомысленные кроссовки.
– Чего ты, Яшка? Монах как монах. И не холодно ему в кроссовках…
– Ты на шелупонь погляди, – изменившимся голосом сказал Яшка. – Варежки…
Я присмотрелась… и тут мне сразу стало понятно. На фоне серых пальтишек приютских яркими пятнышками выделялись рукавички – синие, красные, желтые, с пестрыми узорами и кисточками. Точь-в-точь такая же лежала в ящике Ванды – недовязанная, с воткнутыми в нее спицами. Я чмокнула Яшку в щеку и, оставив его осмысливать этот факт, помчалась за колонной ребятишек, уже входящей в ворота. На бегу я вспомнила о том, что понятия не имею, как обращаться к людям духовного звания. Ваше благородие? Не то… Ваше святейшество? Тоже не годится…
– Молодой человек! Извините, пожалуйста, будьте любезны!..
«Молодой человек» наступил на рясу, споткнулся и изумленно уставился на меня. У него были такие огромные синие глазищи, что на секунду я забыла обо всем. Господи! Дает же бог такое сокровище!
– Я слушаю вас. – Голос монашка был несколько удивленным. Беспризорники остановились и во все глаза уставились на меня.
– Простите… Извините, пожалуйста! – выпалила я, задыхаясь от бега. – Мне нужно поговорить с вами!
– Со мной? – Небесные глаза стали еще больше. – П-п-пожалуйста… Коля, веди всех в трапезную!
Мальчишка с умной хитроватой рожицей не без удовольствия возглавил колонну. Мы с монашком слегка отстали. Он вопросительно и немного смущенно взглянул на меня. Мельком я отметила, что «святейшество» примерно одних лет со мной. Если не моложе.
– Пожалуйста, говорите. – Он смотрел на меня участливо, как на идиотку.
– Видите ли, варежки… на ваших детишках… – промямлила я. – Такие вязала одна моя подруга. А десять дней назад она пропала.
– Ванда пропала?
Рот у меня открылся сам собой. Я во все глаза смотрела на встревоженное лицо монаха и не могла выдавить ни слова. Выручил Яшка, ловко вклинившийся между нами.
– Ты что, ее знаешь? – грубо спросил он.
– Конечно, знаю, – улыбнулся ему монашек. – Она часто бывала здесь.
– Ну так рассказывай, ты… Как тебя звать?
– Сергей.
– И… все? – усомнился Яшка. – Ты что – не поп?
– Я еще даже не монах, – снова показал белые зубы Сергей. – Пока что послушник, готовлюсь к постригу.
Яшка пробормотал сквозь зубы что-то про хрен и редьку. За спиной Сергея я показала ему кулак. Втроем мы пошли к опутанному строительными лесами зданию церкви.
Внутренний двор монастыря меньше всего напоминал божью обитель. Повсюду виднелись штабеля бревен и досок, строительный мусор, горы цемента и кирпичей, кое-как прикрытые от снега брезентом. Возле них суетились рабочие и монахи. В отдаленном углу, у стены, раздавался смех и вопли: группа приютских сражалась в снежки.
– Монастырь пока не действует, – на ходу объяснял Сергей. – Работы еще много, а денег мало. На то, что дала мэрия, открыли приют, но уже и его держать почти что не на что.
– Оно и видно, – пробурчал Яшка, проигнорировав мой тычок в бок. – Ваша голота уже по барахолке шлендрает. Как где что плохо лежит – через полминуты нету…
– Быть не может, – огорчился Сергей. – Мы стараемся не допускать…
– Угу… Спросились они тебя.
– Сергей, а что это за церковь? – торопливо спросила я.