Прекрасный хаос

Окружная больница представляла собой реабилитационную клинику — нечто среднее между домом престарелых и местом, куда пациента привозят после жесткой автокатастрофы (если он, например, упал с велосипеда-внедорожника, врезался в грузовик или угодил под колонну автомобилей). Некоторые считают, что если с тобой такое случилось, то тебе жутко повезло, поскольку из водителя легко вытрясти приличную компенсацию. Однако подобные доброжелатели забывают, что ситуация может закончиться плачевно — то есть смертью. Хотя бывают и сложные случаи — взять хоть Дикона Харригена, который погиб в автокатастрофе, зато у него теперь самый дорогой памятник в Гэтлине. Его вдова сделала ремонт, поставила во дворе батут для своих детей и частенько ужинает в ресторане «Эпплби» в Саммервилле. Ну, по крайней мере, меня просветил Линк, а ему об этом рассказала миссис Линкольн, а ей — Карлтон Итон. Миссис Харриген теперь раз в месяц исправно приходят чеки из конгресса штата Колумбия. Значит, и грузовик счастье приносит…

Но когда мы зашли в больницу, мне совсем не показалось, что бабушке Пру повезло. Даже странная, звенящая тишина и свежий воздух из больничных кондиционеров не успокоили меня. Повсюду стоял приторно-сладкий запах, похожий на сахарную пудру. Как будто этим ароматом пытаются перебить кое-что другое. В довершение всего холл, коридор и подвесные потолки были выкрашены в излюбленный цвет гэтлинцев — персиковый. Как будто помещения от души полили соусом «тысяча островов» и размазали.

«Или французской заправкой», — попыталась подбодрить меня Лена.

«В любом случае, меня тошнит».

«Бедняга! Может, когда мы увидим ее, ты успокоишься».

«А если нет?»

К сожалению, мое пророчество сбылось — метрах в десяти от нас за стойкой регистратуры застыл Бобби Мерфи. В последний раз мы с ним виделись на тренировке, когда я играл в баскетбольной сборной «Джексона». Он дразнил меня из-за того, что на танцах Эмили Эшер вдруг разлюбила меня и не на шутку возненавидела, что с подобными барышнями случается нередко. Я не обращал внимание на его шуточки: ведь он кидал мяч в университетской сборной целых три года, и вообще старался с ним не связываться. Теперь Бобби стоял в униформе персикового цвета и не казался мне крутым парнем. Он тоже явно не был рад меня видеть. Может, стеснялся ламинированного бейджика, на котором гордо красовалась надпись «Бубби» — даже написать правильно не смогли!

— Здорово, Бобби. А я думал, ты уехал учиться в Саммервилль.

— Итан Уот! Наконец-то мы встретились! Даже не знаю, кто более жалок!

Он быстро взглянул на Лену и не поздоровался. Слухи разносятся быстро, поэтому, думаю, он был в курсе последних событий, даже не вылезая из окружной больницы, где большая часть пациентов не могла говорить. Я попробовал рассмеяться, но закашлялся, и возникла неловкая пауза.

— Вовремя ты явился. Твоя бабушка, Пруденс, как раз спрашивала о тебе, — ухмыльнулся он, кладя на стойку список посетителей.

— Правда? — воскликнул я, хватаясь за соломинку.

— Нет, шучу! Расписывайся и проходи в огород.

— Огород? — переспросил я.

— Ага, в жилой корпус. Овощей мы там держим, — осклабился он, и я вспомнил, как мы с ним чуть не подрались в раздевалке.

«Остынь, Уот! Неужели ты позволишь новенькой вертеть тобой, как ей заблагорассудится?! И кто ты после этого?» — заявил он тогда.

— Старая шутка, Бубби! — вмешалась Лена.

— Отнюдь, — отмахнулся он. — Давай-ка сыграем в «Покажи мне, что у тебя есть»? — обнаглел он, уставившись Лене прямо в вырез рубашки.

Я стиснул кулаки, но сдержался, увидев, как кудри Лены начали завиваться еще сильнее и приподниматься в воздухе.

— Просто помолчи немного, — произнесла она, облокотившись о стойку.

А Бобби уже хватал ртом воздух, словно выброшенная на берег пересохшего озера Моултри рыба.

— Отлично, — улыбнулась Лена, забирая бейджики для посетителей.

— Пока, Бубби, — попрощался я, и мы двинулись мимо него по коридору.

Запах становился весьма ощутимым. На ходу я успевал заглянуть в палаты с открытыми настежь дверями. Теперь мне почудилось, что мы попали в одну из картин Нормана Роквелла, [12]изображавшего трагические эпизоды из жизни обычных людей.

На больничной койке лежал старик. Его голова была перебинтована таким количеством бинтов, что выглядела нереально огромной. Он напоминал инопланетянина и без остановки играл с маленьким «йо-йо»: вверх-вниз, вверх-вниз… Напротив него сидела женщина с пяльцами в руках и вышивала, только вот иголки у нее не было. Я поспешно зашагал дальше.

В следующей палате находился подросток и водил рукой по листу бумаги, лежащему на приставном столике из фанеры. Он таращился в пространство и не прекращал писать, хотя по его подбородку стекали струйки слюны. Ручка двигалась очень быстро, и я как-то засомневался. Вряд ли он пишет что-то связное, наверное, это просто бессмысленный набор букв. А может, наоборот — он создает здесь бессмертный шедевр. Кто знает? Кому вообще есть до него дело? Конечно, не Бобби Мерфи. Меня разобрало такое любопытство, что я едва не вырвал у парня бумагу.

«Упал с мотоцикла?»

«Наверное».