Прекрасный мир, где же ты

Последнее я утверждаю, исходя из личного опыта. Вчера вечером по дороге с дня рождения я как бы случайно вышла из автобуса у Гров-парка и пошла к дому Саймона. Наверное, я была немного пьяна и расстроена и надеялась, что он похлопает меня по плечу и подбодрит. Или, может, я надеялась, что не застану его. Или что он там со своей девушкой и тогда мне станет еще хреновее. Не знаю. Не знаю, чего я хотела и на что рассчитывала. Как бы там ни было, я поднялась, оказалось, что я разбудила его, ему пришлось вылезти из кровати, чтобы открыть мне дверь. Было совсем не поздно, всего около полуночи. Он стоял в дверном проеме и выглядел усталым и постаревшим. Не имею в виду ничего плохого. Но подозреваю, что обычно я вижу его все тем же красивым блондинистым парнем, как во времена, когда была девчонкой. А вчера он стоял в дверях, и я осознала: он уже не тот мальчишка. Что я на самом деле знаю о его жизни? Когда я по-детски запала на Саймона, я слабо разбиралась в сексуальных ощущениях, и придумала фразу «особое прикосновение», чтобы описать себе, что чувствовала, когда он прикасался ко мне. Он, кстати, делал это либо случайно, либо так целомудренно, совсем уж невинно. «Особое прикосновение» – правда забавно? Сейчас мне смеяться хочется, стоит об этом вспомнить. Но прошлой ночью он просто обнял меня, и эти слова всплыли в голове, словно и не было никаких пятнадцати лет, и ощущения были те же самые.

Закончилось все тем, что сегодня утром мы вместе ходили к мессе. Церковь на его улице украшена очень стильным каменным портиком при входе, и название у нее необыкновенно католическое: Церковь Непорочной Марии, Прибежища грешников. На всякий случай: он не зазывал меня пойти с ним, я сама напросилась, хотя и сейчас не до конца понимаю зачем. Возможно, мне просто так хорошо с ним рядом, что я не хотела физически расставаться даже на час. Но возможно также, что я – как бы это сказать – не хотела отпускать его одного из ревности. Вот сказала и сама не понимаю, что имела в виду. Неужели меня задевает, что идея Бога ему дороже меня? Звучит бредово. Но что тогда? Снова сблизившись с Саймоном, пусть и ненадолго, я боялась, что он идет к мессе, чтобы замолить связь со мной? А может, в глубине души я сомневалась, что он на самом деле пойдет туда, и думала: если я попрошусь с ним, то ему придется признаться, что он не такой уж сильно верующий. Конечно же, в конце концов мы без приключений вместе вошли в церковь. Внутри все было бело-голубое, раскрашенные статуи, отделанные темными панелями кабинки для исповеди с роскошными бархатными занавесями. Большинство прихожан оказались маленькими старушками в курточках пастельных оттенков. Когда служба началась, Саймон не разволновался, не пришел в экстаз, не возрыдал о величии Бога Отца или вроде того, он остался самим собой. Он в основном сидел, слушал, вот и все. В самом начале, когда хором повторяли «Господи, помилуй» и все такое, какая-то часть меня хотела, чтобы он рассмеялся и сказал, мол, это лишь прикол. Меня пугало, как он держится, произнося слова вроде «я много согрешил», – хотя он говорил это вслух своим обычным голосом, точно так же я могла бы сказать «дождь пошел», если бы искренне верила, что дождь идет, и верить в это не казалось бы мне нелепым. Я часто оборачивалась на него, меня, подозреваю, тревожила его серьезность, а он просто дружелюбно поглядывал в ответ, словно говоря: Да, это месса, а ты чего ожидала? Потом читали про женщину, которая умастила ноги Иисуса благовонным маслом и, кажется, вытерла их своими волосами. Если я ничего не путаю. Саймон сидел и слушал эту откровенно причудливую и дикую историю и выглядел как всегда, совершенно спокойно и обычно. Я знаю, что повторяюсь про то, какой он был обычный, но это и было самое поразительное – отсутствие какой-либо перемены в нем, поразительно, что он оставался совершенно и узнаваемо тем же человеком, что и всегда, это-то и казалось мне самым загадочным.