Прелестная сумасбродка

Неужели он караулил ее здесь, в лесу? Или, может быть, следил за ней от самого домика вдовы? Ясно одно: эта встреча в лесу была не случайной. Никогда раньше Софрония не попадала в такое положение. Она не понимала, что делать. Если бы только на дороге появился какой-нибудь прохожий и спугнул Пархема! Увы, в лесу было пустынно и тихо, как на кладбище.

Пархему не удалось напугать Софию — гнев подавил в ней страх. «Пусть только попробует напасть!» — думала она, сжимая кулаки. Если его так интересуют цыганки, пусть посмотрит, каковы они в ярости! Она убьет его, бог свидетель, просто убьет!

Но Робинсон, кажется, не собирался нападать. Все, чего он хотел, — оскорбить ее, напугать, вывести из себя и сполна насладиться ее унижением. Софрония слыхала, что он уже проделывал подобные штучки с простыми деревенскими девушками — ну, она-то не простушка и сумеет с достоинством выйти даже из такого ужасного положения!

— Твои стройные ножки обовьются вокруг меня, — соловьем разливался Пархем, — и тогда я тебе вставлю, цыганская дешевка, вставлю так, что ты завизжишь и начнешь просить пощады!

Разглагольствования Пархема вызвали неожиданную реакцию: Софронии вдруг стало смешно.

«Если ты такой храбрец, — думала она, — почему же не сделаешь всего этого на самом деле? Боишься? Можешь только языком трепать?»

Смешно подумать, но, оказывается, этот статный молодцеватый парень, лихой наездник и танцор, ничем не отличается от какого-нибудь развратного старикашки, из тех, что уже не способны ни на что, кроме сальных фантазий!

Софрония расхохоталась, и смех ее звонко прозвучал в лесной тишине. Пархем замолк и оглянулся по сторонам, словно не понял, откуда донесся этот звук, полный молодости и веселья.

Софи и не подозревала, как красит ее смех. Улыбка чудесно преображала ее лицо; стоило же ей рассмеяться, и чопорная девушка в глухом сером платье, с волосами, затянутыми в скучный пучок, превращалась в воплощение самой Красоты — живой, очаровательной, искрящейся радостью.

Пархем не мог поверить своим ушам, а когда поверил, побагровел от гнева.

— Смеешься? — прорычал он. — Ты, сука, смеешь надо мной смеяться?

И направил Испанца прямо на нее.

Конь попятился и заплясал на месте: он вовсе не хотел теснить девушку грудью или бить копытами. Пархем грязно выругался и хлестнул коня плетью.

Софи едва не вскрикнула. «Каков мерзавец! — подумала она. — Так обращаться с ни в чем не повинным животным!»

Девушка застыла на месте, прижав к груди корзинку, но Пархем двигался на нее в твердой решимости спихнуть с тропы в грязь и обратить в бегство.

«Ну все, с меня хватит! — твердо сказала себе Софрония. — Прости, Испанец, у меня не было иного выхода…»

И что есть силы шмякнула жеребца корзинкой по морде.

Испанец отпрянул, едва не сбросив седока, затем развернулся и с громким ржаньем бросился по бездорожью в лес. Робинсон Пархем, лучший наездник в округе, болтался в седле, словно тряпичная кукла, отчаянно цепляясь за узду.

Конь и всадник скрылись за деревьями. Минут через десять, подумала Софи, они доберутся до опушки, если, конечно, Испанец раньше не сбросит седока.

На этот раз Робинсон получил по заслугам, но Софи боялась, что он от нее не отстанет. Она бросила вызов этому гаденышу, и он не успокоится, пока не добьется от нее страха и покорности. А этого не будет никогда!

В следующий раз, подумала Софрония, я возьму с собой кухонный нож.

В корзинке что-то хлюпало: должно быть, несколько яиц все-таки не пережили столкновения с конской мордой. Пархем все же исхитрился ей навредить! Только сейчас Софрония рассердилась по-настоящему.

«Скотина! — думала она. — Нам ведь так нужны яйца…»

Из яиц Софрония, Пенелопа и Мэри делали болтушку и поили ею больных детей бедняков. Болтушка творила настоящие чудеса: она была питательной и легко усваивалась, и дети предпочитали ее супу. Софрония боялась даже поднять вышитую салфетку, чтобы посмотреть, много ли яиц разбилось.

«Все, с нынешнего дня начинаю носить с собой нож! — думала Софрония. Только теперь, когда все было кончено, она в полной мере осознала, что случилось, и пришла в настоящую ярость. — Большой зазубренный нож, которым папа режет мясо!»

Два часа спустя она подошла к дому священника. Задняя дверь была не заперта, и Софрония вошла без стука. Мэри она нашла на кухне: подруга Софронии сидела за столом в рабочем фартуке и разбирала продукты, принесенные прихожанами для бедняков.

— Сегодня пожертвований меньше обычного, — заметила она, вставая навстречу подруге. — Весна — самое трудное время для фермера, и… господи боже, Софи, что с тобой стряслось? У тебя все платье забрызгано грязью!

— Нежданный подарок от Робинсона Пархема и его лошади, — мрачно ответила Софрония, и глаза ее сверкнули гневом. — Он подкараулил меня посреди Воинского леса. И не смотри на меня так, Мэри, я еще легко отделалась. Он мог опрокинуть меня в лужу — тогда погибли бы не только яйца, но и печенье.

— Может быть, печенью не повредило бы немного воды, — заметила Мэри. — У миссис Мак-Кендлиш оно получается тверже гранита.

Она подняла глаза на подругу и вдруг рассмеялась.