Пустыня здесь обрывалась, переходя в невысокие, плоские, полузасыпанные песком холмы. Между Ливией и Египтом почти не было естественных преград. Когда-то давно — здесь шла почти забытая сегодня война, Египет и Ливия воевали за приграничье, Египет — жадно смотрел на богатейшие нефтью месторождения Сирта. Война шла здесь и сейчас — только уже без танков, без артиллерии — нудная, тягучая, кровавая война. С одной стороны — было озлобленное, нищее как церковная крыса, только что потерпевшее поражение в безнадежной войне с Израилем, жестоко расправившееся с собственным офицерским корпусом государство. С другой стороны — было никем не признанное, принявшее на своей территории врага, тайно богатое племенное объединение, очень жестокое и беспощадное. Будь это двенадцатый — тринадцатый годы — и танки потомков фараонов скорое всего легко бы дошли до Триполи, наверняка египетские муллы казнили себя за ошибку, за то что бросились на вооруженный до зубов Израиль. Сейчас — Египту ловить было уже нечего — квоты на нефть племенного объединения Каддафа разыгрывались в тайной и жестокой игре взрослыми дядями, попытка Египта вклиниться могла означать ракетный или бомбовый удар по Каиру, блокаду, вторжение. Оставалось только одно — копить злобу, содержать лагеря боевиков на своей территории, посылать банды через границу и беженцев — в расчете на то, что настанет ЧАС и можно будет потребовать свое. Ливийцы тоже особо не церемонились с противником — большая часть тех зверств, которые творились в лагерях беженцев действительно имели место быть, вот только творили их не миротворцы, не наемники нефтяных компаний — а сами ливийцы. Ожесточившиеся, озлобившиеся, лишившиеся привычного образа жизни — они не жалели ни себя, ни других, применяя старый, отлично действующий на Востоке закон — можно быть уверенным в собственной безопасности только тогда, когда вся семья твоего врага погибла от твоей руки…
Ударная группа полковника Омара — шестнадцать человек, считая его самого — расположилась на холме, с которого прекрасно просматривалась и простреливалась идущая здесь в приграничных ливийских горах, едва заметная тайная тропа. На шестнадцать человек — у них было два пулемета ПК, два южноафриканских ручных револьверных гранатомета, одна снайперская винтовка и двенадцать автоматов и ручных пулеметов Калашникова. Ручные пулеметы — здесь ценили больше чем автоматы из-за специфики ТВД — пустыни, горы, большие расстояния. Это был спецназ, «самопальный» — но все-таки спецназ. На автоматах были глушители и ночные прицелы — у каждого. РПК не позволял использовать глушитель, но выточенные в местной мастерской пламегасители были. Противотанковых гранатометов не было, потому что не предполагалось наличия танков — а с живой силой и легкой техникой прекрасно справлялись револьверные гранатометы из ЮАР, которые пробивали до восьмисот метров
[98]. Еще у них были мины направленного действия, которыми они заминировали дорогу.Семнадцатый боец лежал примерно в полумиле от позиций основной группы.
Николай пошел на это сознательно и вопреки настояниям полковника Омара — он не мог постоянно находиться с группой, ливийцы должны были не только научиться справляться самостоятельно, но и передавать опыт остальным, в случае большой войны — и самостоятельно собирать и брать командование над партизанскими отрядами. Увы… ливийцы, поразительно гордые и даже спесивые в жизни — во время войны как командиры были почти беспомощны. Одни не могли командовать, другие не могли подчиняться. Как правильно заметили израильтяне — арабы отличные воины, но чертовски скверные солдаты. А все дело в том, что они патологически не могут подчиняться один другому в обход традиционной, кланово — патриархальной системы. Даже если понимают, что они в армии и подчинение необходимо — все равно не будут. А вот русскому — они подчинятся с удовольствием, потому что русский человек со стороны и подчиниться ему — не оскорбительно для чести. По-моему еще немцы сказали — что лучшие в мире войска, это туземные солдаты под командованием белых офицеров
[99].