Преломление. Обречённые выжить

— Ну, что, — говорю, — Ибрагим, подсаживайся, выпьем за советский спорт и за дружбу народов.

— Советский спорт уважаю, но пить не буду. Нет такой привычки.

— Это хорошо, — подтвердил сержант, — пьяный солдат с автоматом может таких делов наделать, до дембеля не расхлебаешь.

— Да, солдат с автоматом может многое, — подтвердил я, — особенно в период обострения внутриклассовой борьбы, на сломе эпох, так сказать.

Короче, присоединился к нам только сержант. Посидели, закусили, а душа просит ещё. Что делать? Спросили проводника: что за станция впереди?

— Станция Буй. Узловая, — пояснил вагоновожатый, — здесь можно пересесть на поезд Москва — Владивосток.

— Это то, что нам нужно, — тут же сообразил я. — Время для провинции сейчас не сытое, а харчей у нас вдосталь. Удивим их «Великой стеной», а они нам взамен отольют меру.

— Кто они? — не понял сержант.

— Буйчане! — подсказал догадливый Уборович.

— Так что, пересадку здесь делать?

— А какая разница где? Здесь и документы легче переоформить, чем на большой станции. И вообще, Буй — хорошее название. Может, я невесту именно здесь и встречу, а на обратном пути заберу в Ленинград. Чем чёрт не шутит.

Решили выходить. Скарб у нас нехитрый: чемоданы, «гражданкой» ещё пахнут, у солдатиков — по сидору армейскому, полинявшему от бивуачной жизни, но крепкому и надёжному, у самого горла удавкой схваченному. Ну и автоматы, конечно.

— Солдат без автомата что генерал без штанов, — сострил Уборович.

Молоденький с васильковыми глазами ещё крепче прижал, как ребёнка, свой акаэм к груди, иногда ласково поглаживая его по затвору. Узбек же держал при себе своё боевое оружие как родовую принадлежность, как некий амулет, предохраняющий от бед и напастей. Что и соответствовало действительности.

Подъехали к станции. Вокзал типичный — главный вход с двумя облупившимися полуколоннами, справа — зал ожидания, слева — симметрично анфилада административных помещений и ресторан без названия. Хотя почему без названия — под оргстеклом плакатик, а на нём выведено местным художником неуставными буквами: «РЕСТОРАН». Ниже — «Упр. НАРПИТа ГУЖДСССР». В это роскошное заведение мы не пошли. Соображение ещё имели. С тушёнкой от Великого кормчего делать там было нечего.

Подойдя к дюжему милиционеру, я спросил без обиняков:

— Где у вас тут местное сельпо?

Страж правопорядка с надвинутой на глаза фуражкой посмотрел на меня как на врага народа, смерил взглядом с головы до ног, сплюнул через зуб и сказал:

— Сам ты сельпо! У нас тута город. Водку в гастрономии продают.

— Ну так где же тут ваша гастрономия? Мне колбаски в дорогу купить надо да папиросок, чтобы не скучно ехать было.

— Столичный гусь, видать, — оценил меня страж, матёро ощерясь, — колбасу у себя грызёте, а у нас тута только камбала мороженая, да и то не каждый день. — Подумав, добавил: — И печенье пионерское «Всегда готов».

В общем, вышли мы на главную улицу имени вождя мирового пролетариата, которая почти в вокзал упиралась, и нашли невдалеке единственный в округе гастроном с отбитой первой буквой на вывеске. В этом самом «астрономе» действительно лежала в колодах рыба. Но не камбала, а мойва. На полках были разложены банки с кабачковой икрой и апельсиновым соком «ГРЕКО», за витриной в тусклых стеклянных вазах красовались печенье «Спорт» и конфеты «Старт» в вылинявших обёртках. Алкогольные напитки были представлены портвейном «Три семёрки» и крепкой настойкой «Зубровка». Вот на неё-то мы и положили глаз.

Подойдя вальяжной походкой к продавщице — волосы набигудированы, нос по ветру, губы «с нашим знаменем цвета одного», — я выложил ей свои соображения:

— Мисс, — так и сказал ей с хорошим петербургским произношением, — мисс, не хотите ли свершить со мной ангажемент?

Она поначалу опешила, рот свой расписной раззявила, будто матом собралась обложить, но потом решила меня дослушать, сделав умное лицо. И я стал развивать тему:

— Не подумайте чего плохого, мисс. Просто я вам ангажирую для начала две банки «Великой Китайской стены», а вы мне — бутылочку целебного напитка, настоянного на дальневосточных травах. Получается абсолютно взаимный ангажемент. Едем на Тихоокеанское побережье на долгую героическую службу, денег, естественно, нет, а жажда мучит. Не откажите в любезности, мисс.

Она, видно, не всё поняла из изложенного и принялась нервно перебрасывать костяшки старых счётов, будто подсчитывая доходы от нашего «ангажемента». При этом на её лице отражались растерянность и безоружность перед возникшими вдруг непредвиденными обстоятельствами. Глаза забегали, как у болельщика настольного тенниса, следящего за быстрыми пассами шарика. В эту звенящую натянутой струной паузу вмешалась простоволосая женщина, что стояла рядом.

Она, по всей вероятности, на лету схватила суть проблемы и сухим, скрипучим голосом почти пропела:

— И много, милок, у тябя этой самой стяны?

— Неделю кормиться можно, — заверил я и похлопал по своему фибровому чемодану.

— Тады, милок, падём самной, я табе мякстуры ат кашля-та ата-лью. Скольки надоть табе? Дитрик, а можа, и усе два?