Премьера

«Вот это «Есть!» и должно быть в Гвоздеве главным. Он как командир в любой обстановке обязан быть спокойным и рассудительным, с полным сознанием и ощущением своего долга, вот этого «Есть!».

Виктор опять же впервые подумал о том, что в Верхнеозерске он в принципе-то играл лишь «костюмные» роли и сравнительно легко переходил от Мольера к Островскому и Шекспиру и достигал этого порой простым изменением ритмического тона, ослаблением, напряжением, а иногда и форсированием голоса.

А тут нужен совсем иной ритм роли, а может быть, и всего спектакля. Тут надо показать внутреннюю жизнь образа Гвоздева, найти конкретный сценический облик. Стало быть, внешний ритм, темп его действий должен оставаться постоянным, его определяют вот эти «надо» и «есть». А вот внутренний ритм должен непрерывно, в зависимости от обстоятельств меняться.

Но как этого достичь? Как найти переход от внешнего действия к внутреннему состоянию образа, найти пластический рисунок роли?

В тот вечер, когда они вернулись с моря, Виктор заглянул в матросский клуб. На большой летней веранде танцевали, на площадке топтались и дергались люди, вокально-инструментальный ансамбль выдавал поп-музыку. В какой-то момент оркестр примолк, и в зале повис запоздавший монотонный звук синтезатора, в нем было что-то как бы неземное, отличающееся от привычных звуков. Виктор представил, что он смотрит на Землю из космоса и видит, какая она маленькая…

Утром он спросил у Заворонского:

— А какая будет в спектакле музыка?

— Еще не знаю. Я дал одному композитору пьесу, попросил написать музыку, но что он напишет, не знаю. А что?

— Мне кажется, что оркестр не нужен. Лучше, если два-три электронных инструмента и всего одна-две мелодии.

— Почему?

— Понимаете, тема-то пьесы глобальная. Ну, скажем так, космическая. И в музыке эта тема должна звучать тоже космически… Правда, я не знаю, как это должно звучать, но на одной-двух протяжных нотах. Впрочем, может быть, и больше, но у Гвоздева пусть не при каждом его появлении, но в наиболее ответственных мизансценах должна быть своя музыкальная тема. Она не только будет напоминать или продолжать его, а стало быть, и всего спектакля тему, идею и замысел, а и развивать их. При этом должно быть не резкое, но постепенно нарастающее чувство тревоги…

— Стоп! Все понял! — воскликнул Заворонский и побежал звонить композитору.

Может быть, оказалось и к лучшему, что в поезде не было международного вагона и они разместились вчетвером в одном купе. Вахтанг Юзович начал было показывать эскизы, но Заворонский решительно остановил его:

— Это потом, в красках, в карандаше они все равно не смотрятся. А сейчас Тоша и Витя покажут, как располагаются в купе, причем при посторонних, Гвоздев и его жена Валентина Петровна.

— Но ведь этого в пьесе нет! — запротестовала было Антонина Владимировна.

— А если будет? Даже если не будет, все равно располагайтесь. Нет, не с этого места. Вот вы вошли с чемоданами. Витя, бери чемоданы, а ты, Тоша, авоськи…

— Кто должен подать первую реплику? — резонно спросила Антонина Владимировна.

— Вот вы спросили, вы и начинайте.

Антонина Владимировна недолго подумала и сама спросила:

— А вы уже здесь?

— Да. У нас два нижних места. Кто-то из нас должен вам одно уступить. Пошли!

— Извините, а вы курящие?

Заворонский посмотрел на Вахтанга Юзовича и сказал:

— Вот он курящий. И даже успел выкурить одну сигарету. В окно. Оно было открыто.

— Степан Александрович, помилуйте, кто же открывает окно зимой? Да еще здесь, в Заполярье! — вставил Владимирцев.

— Ты прав, — согласился Заворонский. — Итак, окно закрыто, а сигарета выкурена. Пошли!

— Ах, как тут душно! — брезгливо сказала Антонина Владимировна и вполне естественно поморщилась, ибо Вахтанг Юзович в этот момент действительно доставал сигару «Дымок», а в запас он с собой не догадался прихватить любимую «Яву».

— Господи! — возмутился Заворонский, театрально стуча себя кулаком по лбу. — Вы же Валентина Петровна, вы в седьмой раз переезжаете, вы уже привыкли ко всему, к тому же вам надо обменяться на нижнюю полку, и вы готовы простить…

— Допустим, я простила. Нет, смирилась! Что же дальше? Начать заискивать?

— Отнюдь!

— Давайте вместе пошевелим извилинами, — предложил Грибановой Виктор. — Итак, мы переезжаем в седьмой раз. Вещичек у нас не так много, но чемодана три-четыре наберется. К тому же Валентина Петровна — председатель женсовета, привыкла, может быть, не столько командовать, сколько что-то выбивать у начальства. Словом, человек она решительный. Я же хотя и сам привык командовать, но при такой жене не то чтобы забитый, но весьма исполнительный. Или снисходительно послушный, с этакой ироничной готовностью.

— Я вам поиронизирую! — пригрозила Антонина Владимировна и, напустив на лицо суровость, командно произнесла: — А ну-ка, мужички, выйдите и дайте разместиться!

Катрикадзе и Заворонский стали было выбираться из купе, но Грибанова придержала Вахтанга Юзовича:

— Впрочем, вот вы помоложе, так останьтесь, помогите-ка забросить наверх чемоданы.

— Валюша! — с упреком сказал Владимирцев. — Неудобно же! Я уж сам как-нибудь.