Премьера

— Вот и открыли охотничий сезон: здесь охота «Царская», а у мхатовцев и ермоловцев — «Утиная»…

И кто знает, когда бы они встретились еще, если бы не юбилей Виктора Владимирцева. На его тридцатилетие были приглашены еще и Глушков и Заворонский с женой. Застолье получилось хотя и немногочисленное, но веселое, засиделись за полночь, и Заворонский решил развезти по домам Глушкова и Антонину Владимировну. Она глянула на Половникова и пожала плечами, мол, ничего не поделаешь, надо соглашаться, и Александр Васильевич, сообразив, что для него просто нет места в машине, поспешил заверить, что он прекрасно доберется на такси. Однако уехал не сразу, а до четырех часов играл с пекарями в девятку.

Сегодня Антонина Владимировна была занята только в утреннем спектакле. Половников решил приехать в театр к его окончанию, отдать пьесу в литературную часть и увезти Грибанову в Дом литераторов, куда он уже позвонил и заказал столик на двоих.

— Все-таки окончание пьесы — достаточно веский повод, чтобы мне сегодня слегка нарушить режим, — сказал он матери. — Ужинай без меня.

— Так ведь отметить это событие можно и дома, — обиженно заметила Серафима Поликарповна, сразу же догадавшаяся, с кем он собирается отмечать.

Еще бы не догадаться, если Сашенька без напоминания с утра сбегал в парикмахерскую, надел свой лучший костюм и даже новые французские ботинки, которые удалось приобрести в «Березке» и которые провалялись в шкафу год с лишним, потому что Сашенька уверял, будто они жмут. Разумеется, они были ему впору и даже на полразмера больше, но Сашенька, как и тридцать лет назад, оставался мальчишкой и ужасно не любил новые штаны и ботинки, потому что их надо было беречь. Может, это у него осталось еще с того времени, когда он впервые надел пальто с воротником, купленное на последние сбереженные ею за счет жесточайшей экономии и голодания деньги, а через час вернулся с воротником под мышкой, и она его этим воротником отстегала?

Он не только не любит, а и не умеет носить новые вещи, они его сковывают, вот и сейчас голову поворачивает вместе с туловищем, как-будто у него нет шеи или голову схватил жесточайший миозит.

— Сашенька, ты поаккуратнее, подметки-то из натуральной кожи, а по радио передали, что на улице гололед…

И кто ее дернул за язык напоминать об этом проклятом гололеде?…

Сдав пьесу в литературную часть, он отправился в актерский гардероб, чтобы там перехватить Антонину Владимировну. Поскольку он прибрасывал минут пятнадцать на то, что в дирекции театра его кто-нибудь может задержать, а все обошлось, в гардеробе он появился еще до окончания спектакля.

— Я тут подожду, — попросил он пожилую вахтершу, безропотно впустившую его.

— А вы разденьтесь, — предложила гардеробщица, — да вон в буфете кофейку выпейте. А Тоше мы скажем, что вы там ее ждете.

— И то! — одобрила вахтерша.

«Откуда они знают, что я жду Антонину Владимировну?» — удивился Половников. И еще более удивился, увидев, что гардеробщица повесила его пальто на вешалку Грибановой, поверх ее шубы, хотя рядом было столько пустых крючков — в утреннем спектакле было занято немного актеров.

В актерском буфете пахло кислой капустой, ванилью и готовыми пятикопеечными котлетами. Но кофе оказался достаточно крепким. Половников уселся в углу, лицом к двери, благо мест оказалось много, только за двумя столиками сидело по четверо посетителей. Похоже, что за одним столиком собрались художники, они о чем-то спорили и рисовали фломастерами на салфетках. За другим столиком тихо переговаривались актрисы. Буфетчица ругалась по телефону с трестом столовых, требуя для новогодних заказов красную икру.

Едва она положила трубку, как к ней, умоляще сложив руки, обратилась одна из актрис:

— Настенька, можно я от вас позвоню? Мой там один дома.

Буфетчица молча поставила аппарат на стойку.

— Гошенька, ты поел? — спрашивала в трубку актриса. — Как не нашел? Да в холодильнике же. В желтой кастрюле суп, а в синей пюре, а котлеты на сковородке. Ты все разогрей, только не забудь выключить газ. Кран на трубе поверни к себе. И про уроки не забудь, я приеду и проверю. Как всегда, после вечернего спектакля.

После нее по телефону говорил один из художников:

— Не можешь решить, не сходится с ответом? Ладно, диктуй условие. — Он схватил меню и на обратной стороне стал записывать условие задачи. Потом обратился к остальным художникам: — Эй, мужики, кто силен в математике?

— Давай сюда, может, осилим.

Пока художники решали задачу, актриса, говорившая по телефону, жаловалась:

— Не знаю, что из моего Гошки получится. Целый день один, уроки не учит, не ест как следует, позавчера сварила борщ, так он, паршивец, в унитаз его вылил, а воду спустить забыл.

— А ты его на продленку отдай.

— Так ведь продленка-то только до семи вечера, а у меня в это время спектакль.

— Да, наши дети как сироты. Хотя бы один пансионат на все московские театры открыли…

Половников, мысленно посочувствовав им, вдруг подумал: «Если у нас с Тошей будут дети, по крайней мере, есть кому присмотреть».

А художник уже диктовал решение задачи и страшно сердился: