Премьера убийства

— Ну так вот, все мы знаем, что весь прошлый год Бен, и без того не слишком веселый человек, пребывал в депрессии. Мы знаем, что его дурные привычки подтачивали его здоровье, его личность и его актерский талант. Думаю, он и сам это отлично понимал. Он был несчастный человек, которому оставалось только с тоской вспоминать прошлое. Мы все видели, что сегодня на премьере он выкидывал такие штучки, которые актеру такого калибра просто неприличны…

Перри Персифаль встрепенулся:

— И я бы хотел добавить, что… — и тут же стушевался, пробормотав: — О мертвых ничего, кроме хорошего…

— Таким образом, мы все знали, что Бен хронически неустойчив и депрессия стала его второй натурой. Я уверен, рано или поздно он все равно сделал бы это. Но мне очень жаль Это трагедия. Бог ему судья, но Бен много страдал. Не знаю, согласитесь ли вы со мною…

— Все это очень убедительно, — усмехнулся Дорси, пристально взглянув на Элен, — если только не произошло чего-нибудь новенького, что могло стать особым мотивом…

Элен не поднимала головы.

— Думаю, Адам прав, — медленно произнесла она. — Он вдруг осознал степень своего падения и был сражен этим. И увы, в жизни он был очень одинок…

— О Господи, Господи! — Гая Гейнсфорд попробовала заломить руки, и этот жест ей, как ни странно, удался. — Я так виню себя, так виню…

Доктор Резерфорд издал громкий стон, словно у него вырывали зуб, но Гая самозабвенно вела свою роль:

— Я так его подвела! И он так переживал из-за этого! Наверное, это было последней каплей в его страданиях!

— Нет, нужно обладать терпением ангела, чтобы слушать этот бред! — не выдержал Резерфорд и было поднялся, но тут в комнату вошел Клем Смит. Он нехорошим взглядом посмотрел на Элен Гамильтон и процедил:

— Они все еще в его гримёрной. Обещают, что не задержат нас надолго.

— Вот бы хорошо! — мученически воскликнул Перри Персифаль. — Хочется надеяться, формальностей будет немного и мы сможем наконец разойтись по домам!

— Во всяком случае, они сейчас придут сюда! — отрезал Клем.

Он взял миску с супом, удалился в уголок и стал быстро есть. Все молча смотрели на него.

— Ну и о чем они тебя выспрашивали? — вдруг встрепенулся Джейко.

— О том, кто чем занимался в тот момент…

— А еще?

— Ну… Кажется, они проявили интерес к тому, как театр ремонтировался…

— И в особенности как были переделаны уборные артистов?

— Ага, — печально кивнул Клем. — Именно.

Повисла пауза, снова нарушенная Джейко.

— Нет ничего удивительного, — заявил он. — Элен уже продемонстрировала нам свою откровенность, да и Адам толкнул речь. Давайте! Пусть каждый, наконец, выскажется… Я со стороны похож на страуса, это верно, но мне бы не хотелось по страусиному прятать голову в песок. Мы все помним о том случае в «Юпитере»… Когда об этом говорит Гая, у меня возникает ощущение, будто открываешь шкаф, а оттуда выпадает скелет… Понятно, что после того прискорбного случая джентльмены из полиции хотят убедиться, что имело место самоубийство. И поскольку мы все также уверены, что произошло самоубийство, нам просто не надо им мешать. Вот и все.

— Здорово сказано, — вставил Пул.

— Похоже, этот случай получит огласку, — поморщился Дорси. — Театр от этого, чувствуется, не выиграет…

— Боже мой, какая там огласка! — воскликнул Персифаль. — Если давно уже пора лечь у себя дома в постель, время ли думать о какой-то там огласке и всякой прочей мещанской ерунде?! Вопрос в том, будем ли мы продолжать постановку?

— А почему бы и нет? — вздохнул Пул.

— Ну хорошо, а вы что думаете, Джей? Насчет роли Бена? — спросила у Дорси Элен Гамильтон.

— Я мог бы взяться за нее, да поможет мне Бог, — тяжело сказал Дорси. — Но кто будет со мной заниматься?

— Я готова поработать с вами в любое время! — Элен подняла брови.

— Ну что ж, отлично.

Мартина почувствовала, что, как только разговор перешел на профессиональные рельсы, лица актеров разгладились и просветлели. Только один Пул, казалось, никак не мог стряхнуть с себя угрюмость. Глядя на него, Мартина вспомнила его карандашный портрет в «оранжерее» — такой же отстраненный, печальный взгляд…

Завязалась оживленная, почти веселая беседа о перепостановке, с новыми исполнителями. Клем Смит, Джейко и Персифаль увлеченно говорили одновременно — каждый свое, — когда Гая Гейнсфорд, одаренная талантом устраивать сцены в жизни, патетически воскликнула:

— О нет, я не могу этого вынести! Господи, как же вы все ужасны!

Беседа прервалась. Овладев на секунду всеобщим вниманием, Гая поняла, что пора быстренько подводить дело к кульминации. Она удачно воспроизвела один раз уже получившийся прием с заламыванием рук и, держа локти наружу, разразилась долгой жалобной тирадой, все время беря на октаву выше, чем следует: