Преобразователь

Невдалеке раскинулся небольшой лесок. Надо бы свернуть туда, может, он укроет ее от ледяного ветра. До ближайшего жилья идти неизвестно сколько, велика опасность сбиться с дороги. Убогие деревеньки были разбросаны по этому пустынному, сожженному войнами и голодом краю слишком далеко друг от друга. Недолго думая женщина свернула в лес и некоторое время брела по нему, то и дело оглядываясь и принюхиваясь в поисках живой души. Но ветер нес с собой лишь запахи мокрого снега, прелых дубовых листьев и пустоты. Можно отыскать какую-нибудь берлогу и переночевать там. Возможно, ей повезет и волки не доберутся до нее. А даже если и сожрут, кроме нее об этом никто не узнает. Женщина усмехнулась. Лучше сдохнуть. Она сама не понимала, зачем спустя год она вернулась туда, где спрятала медальон – призрачный символ призрачной власти. Но она вернулась и забрала его. Отшельника она не застала и, напрасно прождав его возле заиндевевшего колокола до самого вечера, вытащила реликвию из тайника и отправилась в обратный путь. Вначале надежда найти Билэта еще теплилась в ней, но с каждым днем она таяла как мокрый снег, засыпающий черные студеные ручьи, из которых она пила по дороге. Билэт исчез. Крысы ничего не могли рассказать ей, попытки Жозефа разузнать что-либо про опального крысолова от своих соплеменников тоже не принесли результата. Кловин верила, что она еще встретит отца своего ребенка, но вместе с жаждой увидеть Билэта она испытывала ужас только от одной мысли, что он отнимет его у нее. Тогда необъяснимая власть Билэта над ней станет безграничной.

Женщина остановилась и снова принюхалась. Пахло лисьей мочой. Запах слабый, лисы были здесь давно, но стойкий. Женщина повернулась в ту сторону и зашагала вглубь леса. Вскоре она наткнулась на огромный поваленный дуб, в корнях которого скрывалась брошенная лисья нора Женщина покрутилась вокруг нее, запихала в рот несколько горстей снега, задержавшихся между травы и корней, и заползла внутрь. Ночь она переживет. Она свернулась калачиком и, положив голову на руку, задремала, вздрагивая от любого звука. Воспоминания не оставляли ее даже во сне.

На следующий день, с трудом ступая замерзшими ногами, она набрела на стоявшую среди пустынных полей деревню из пары десятков хижин, крытых соломой. Погода выдалась ветреная, и дым очагов сносило прямо в ее сторону. Пара лохматых тощих собак облаяла ее у первой же изгороди, но женщина оскалилась на них и что-то прошипела. Собаки отступили, и, тяжело опираясь на посох, она продолжила путь в сторону деревенской площади, где по обычаю росло священное дерево да располагались приходская церквушка с постоялым двором. Собаки еще долго лаяли ей вслед. На площади возле круглого колодца-журавля несколько женщин обсуждали местные новости. Они дружно окинули путницу подозрительными взглядами и придвинули кожаные ведра поближе к шерстяным юбкам.

– Вы не скажете мне, добрые женщины, далеко ли до Кельна? Я странствую туда по обету, данному во искупление грехов.

– Тяжелую епитимью накладывают святые отцы, – усмехнулась одна из них, краснощекая матрона, перевязанная платком из козьего пуха крест накрест. Ее чепец был сдвинут на затылок, из-под него выбилось несколько черных прядей. – Сами небось сидят в трапезной да вкушают вино с елеем за твое здравие, а тебе шляйся здесь…

– Тихо ты, – другая ткнула ее локтем в бок. – Чего попусту болтаешь? До Кельна еще дня три пути, но по такой дороге протопаешь и подольше. Вон трактир – там ты можешь поесть и переночевать, если, конечно, у тебя найдется несколько медяков.

Паломница кивнула.

– Наш сеньор не жалует путников. Так что поберегись, – откликнулась третья. Тем более здесь ужас что творится…

Но вторая женщина бросила на болтунью такой свирепый взгляд, что та аж поперхнулась.

Не успели кумушки перевести дух, как дверь трактира с грохотом распахнулась и на крыльцо выскочила растрепанная баба с кувшином. Она опрометью кинулась к колодцу, едва не зашибив мужика в овчинной безрукавке, лениво распутывающего сбрую.

– Совсем плохо, – крикнула она и, выпучив глаза, растопыренными руками показала как.

Деревенские дружно охнули и прижали руки к могучим грудям.

Но трактирщицу распирали противоречивые чувства, и она в сердцах дернула заспанного мужика за рукав:

– Слышь, Гаспар, кровь у нее пошла горлом! Священник, что гостит у сеньора, начал отходную читать…

– Да ну? – Гаспар покачал головой, не отрывая взгляда от кожаных ремней. – Тады тащи им то, зачем послали.

– Во дубина! – в поисках сочувствия баба оглядела товарок, и те снова дружно охнули, обозвав мужиков дурнями.

– А что, много крови-то вытекло? – возбужденно прошептала черненькая.

– Ой, бабы, с ведро, клянусь головой святого Христофора!

– Сильно мучается, бедняжка, да?

– Ой, прямо мочи нет. Хрипит сильно, глаза закатила. А платье-то, платье испорчено навсегда. Такое не отчистишь! Настоящая парча с бархатом!

Быстро достав воду, она обдала путницу ледяными брызгами.