Преодоление

Его ввели в комнату, в думную, как называл её Заруцкий. Там уже сидела на троне Марина, в роскошном тёмно-бардовом платье, в котором обычно принимала высоких особ ещё в Тушинском городке. Думная комната была невелика. И чтобы придать ей подобающий вид, её подновили. Как только Заруцкий появился в городе, он первым делом перестроил воеводские хоромы на образец тех, что были в Тушинском городке. Он хотел, чтобы Марина отдохнула здесь от всех тревог и неудач, случившихся с ними за последние месяцы.

Гонец, в сопровождении Бурбы пройдя к трону, поклонился Марине.

– Государыня и великая княгиня Марина Юрьевна царица всея Руси, тебе поклоном бьет Семейка сын Дубинин! – громко объявил Бурба его.

И гонец снова поклонился Марине, коснувшись правой рукой пола, затем подал ей письмо Хохлова.

– Говори, что принёс нам из дальней стороны, от шаха Аббаса!

– Государыня, я, Семейка, холоп твой, вести принёс для тебя отрадные! Шах Аббас шлёт пожелания долгих лет царствования тебе! И чего ты ждала, то Бог даёт тебе! А шах милости свои!..

Марина резко оборвала его.

– Не милости нужны мне его! Не милости прошу! Сама милости раздаю! А ты, холоп, выбирай слова! Не видишь – перед кем стоишь!

Семейка упал перед ней на колени.

– О-о, государыня, молю, прости! От глупости, от простоты моей то!..

– Встань, холоп! И говори, да меру знай! – гневно бросила она.

Семейка быстро вскочил на ноги. Не смея поднять глаз на неё, он глянул на Бурбу, спрашивая его взглядом, что ему делать дальше-то.

Марина, уловив это, недовольно, но уже не так резко указала ему:

– Говори, я же велела!

Оправившись от минутного замешательства, Семейка стал рассказывать ей, как добиралось посольство до столицы Персии, затем о переговорах с шахом. И был речист, горазд на выдумки, надеясь на гладкость своих слов. Рассказал, что шах Аббас даст хлеба и денег, как просила она и Заруцкий. Людьми воинскими тоже обещал помочь. Шах ныне силён, очень силён: грузинских людей побил, Теймураза, царя их; кумыки под ним и кабардинские черкасы…

Доложив дела посольства, он замолчал.

Марина поблагодарила его за службу, обещала наградить и отпустила.

Выйдя из государевой комнаты, Семейка глубоко вздохнул, перекрестился, расплылся широкой улыбкой.

– Шах-то бабник! – толкнул он плечом Бурбу, сопровождавшего его. – Ох, каков бабник-то! Справлялся о государыне-то! Какова, мол! Так ли хороша, как про неё говорят! И долго пытал! Да всё о её прелестях выпытывал!.. Хи-хи! – тихонько хихикнул он, уже оправившись от Маринкиной взбучки и так, мысленно, мстя ей.

– Ну, ты! – ткнул его в бок кулаком Бурба. – Держи язык за зубами! Не то вышибут их, у палача-то! Хм!.. Однако! – глубокомысленно заключил он с чего-то.

Гонец, весело подмигнув ему, довольный, что легко отделался, спустился с теремного крыльца и направился в город, в кабак, чтобы там отметить своё благополучное возвращение из земли красных тюрбанов.

Тем временем на посаде и по базарам пошли разговоры, что, дескать, Заруцкий отдал Астрахань шаху.

Заруцкий разозлился от такого, поняв, что эту молву разносят те, кто был в совете с Хворостининым, которых он ещё не всех отловил.

– Каково! А?! Да нечто я на такое пойду! – стал он оправдываться перед Бурбой.

В то же время он чувствовал, как давит, давит на него какая-то сила, тупая, но и невмоготу ему одолеть её, безмерна она. Одних он порубил, других пометали в воду с обруба по его приказу, но на их месте появляются новые…

– Рубишь, рубишь, а их не становится меньше, – раздражённый, говорил он.

– А ты не руби!

– Что – миловаться с ними?!

Бурба напомнил ему то, что говорил уже не раз, что лаской надо к народу, лаской; тогда он добром отзовется…

Заруцкий рассмеялся на это, заговорил об ином, что волновало.

* * *

В это время в Казани готовилось к выступлению против него, Заруцкого, царское войско под командованием князя Ивана Одоевского. Сухопутную рать, из подходивших из разных городов стрелецких полков, формировали в Алатыре, чтобы двинуться вниз по Волге «плавной ратью». Конные же полки собирались идти берегом Волги… И эти вести быстро докатились до Астрахани. Их донесли Заруцкому гулящие, безымянные бродяги, которые стекались со всех сторон России в Нижний Новгород. Они оседали там по посадам, питались чем придётся по харчевням и кабакам, ждали возможности сплыть до Ивашки Заруцкого. И как только стало известно о походе Одоевского, то они сразу же отрядили от себя гонцов, пустили их вперёд царской рати быстрым ходом.

К Заруцкому вместе с первыми известиями о готовящемся походе против него пришла и царская грамота из Москвы.

Бурба нашёл его в посольской палате, в нижнем этаже терема, где в это время была и Марина.

– Иван, тут до тебя гонец! – сообщил он ему, поклонившись Марине. – Из Москвы!

Заруцкий, не удивившись этому, вопросительно посмотрел на него.

Бурба красноречиво развёл руками…

Заруцкий велел привести гонца.

Бурба вышел и тут же вернулся с гонцом. Тот, среднего роста малый, с русой бородой, усталыми глазами, переступив порог, шагнул к нему, Заруцкому, похоже, уже зная его в лицо, представился.