Преодоление

И вдруг их судно содрогнулось от удара ядра, угодившего под корень мачты. И мачта, хрустнув, как тростинка, рухнула, смахнув парусом на корме людей. И стоявшая там же Казановская, взвизгнув, полетела в воду, смешно кружась в каком-то танце своими широкими юбками. Пролетев сажени три по воздуху, она плавно опустилась на воду. Её юбки, как парусом, подняли её над водой. И она поплыла одуванчиком по волнам среди огня, криков и людей, тоже оказавшихся в воде.

– Барбара-а! – завопила Марина, беспомощно протягивая руки в сторону плывущего по воде одуванчика из красных и белых кружевных юбок.

Бурба, глянув на Марину, выразительно крякнул. Лицо у него исказилось гримасой сострадания. В то же мгновение он бухнулся за борт, как был с саблей, в полном облачении, и поплыл вдогонку за этим одуванчиком. Догнав его, он подхватил его и потянул в сторону струга, на котором была Марина. Но тут, перерезая ему путь, сбоку выскочила лодка, а на её гребях сидели стрельцы. В одно мгновение они оказались рядом с ними и, подхватив атамана и его ношу, забросили их в свою лодку.

С обоих стругов раздались выстрелы, и они, шарахнувшись в разные стороны, исчезли в темноте, сразу же потеряв из вида друг друга.

– Барбара-а! – бросила Марина надрывный вопль в сплошную темноту. – Барбара-а!..

Но там, где, казалось, минуту назад исчезла лодка с Казановской и Бурбой, в глухой плотной мгле было тихо.

На реку упал туман, предвестник скорого утра.

В этот момент на них выскочил струг Заруцкого. Атаман, мгновенно оценив обстановку, перепрыгнул на струг Бурбы.

Марина, мокрая, растрёпанная, в грязной одежде, стоя у борта струга, равнодушно взглянула на него, затем, размазывая по лицу слёзы, стала кричать в плотную стену тумана:

– Барбара-а!.. Барбара-а!.. Хм-хм!

В горле першило от сырости…

Но вот из густой белой пелены вдруг прорвался вопль:

– Марина-а!.. Ласточка моя-аа!..

Марина вздрогнула и замерла, подумав, что ослышалась… Затем она закричала в ту сторону, откуда прилетел этот вопль. Два раза вскрикнув, она закашлялась, глотнув сырого воздуха, и замолчала, опустилась на корточки, села прямо на мокрую палубу и завыла по-бабьи:

– А-а!.. Пропадём, мы все пропадём без неё!.. Это конец, конец! А-а!..

– Перестань каркать! – прикрикнул на неё Заруцкий.

Но она не унималась.

Тогда он подскочил к ней и влепил ей пощёчину. И она сразу захлебнулась, проглотив крик, сжалась, глядя на него из-под упавших на лицо мокрых волос. Затем она отползла от него к другому борту струга и, судорожно ухватившись за борт пальцами, уставилась на него.

Никто никогда в жизни не тронул её даже пальцем, не ударил. И вот теперь это… И это для неё было как безумие. Старый, надёжный мир рухнул. И на смену ему пришёл новый, где со всех сторон ей грозила опаснось… Даже от него, Заруцкого, её последней любви…

Гребцы на вёслах, наблюдавшие за ними, осуждающе глянули в сторону Заруцкого.

Заруцкий же закричал на них:

– Налегай, налегай! Что смотреть-то? Уходить надо! Быстрее уходить – пока стоит туман!

Марина хотела было завопить от боли в сердце, от отчаяния, но только прохрипела что-то. Затем она тихо заплакала, всё так же сидя без сил на палубе струга, перед Заруцким.

– Марина, перестань! – прикрикнул он на неё, сжимая зубы от бессильной злобы, видя, что снова потерял часть своих казаков, так нужных ему теперь.

В это время около их струга кто-то беспомощно зашлёпал руками по воде.

Заруцкий, машинально ухватив беднягу за шиворот, забросил его в струг, мельком заметив, что это кармелит, Николай Мело…

Тот же, что-то благодарно пролепетав, отполз по палубе к тому же борту, где сидела Марина.

– Вот теперь у тебя и поп есть! Можете начинать просить что-нибудь у своего Христа! – с насмешкой процедил Заруцкий, недолюбливавший её иезуитов…

Из его войска десяток стругов всё же прорвались мимо крепости. И они гуськом, не теряя друг друга из виду, тихонько перекликаясь между стругами, двинулись в тумане, петляя вдоль камышовых плавней, чтобы оторваться от преследования.

Ногайские аманаты с Джан-Арсланом тоже благополучно прорвались мимо крепости вниз по реке. Заруцкий удивился этому, когда разглядел их на одном из стругов среди казаков.

Когда поднялось солнце и разогнало утренний туман, они были уже далеко от того места, где разыгралось их столкновение на воде с терскими казаками и стрельцами. До полудня они шли не останавливаясь. В полдень, когда стало припекать солнце и на воде стало невмоготу, они причалили в глухом месте к одному из бесчисленных камышовых островов, разбили стан. Там же и заночевали. На третий день они вышли к морю, пошли морем на восток, всё время на восток. Там, где-то за две сотни вёрст, был Яик, такие же, как они, казаки, «круг» и воля…

А пани Барбара и с ней Бурба уже утром того же дня оказались в Астрахани, на том же воеводском дворе, откуда бежали всего три дня тому назад.

– Вот так добыча! – вскричал Васька Хохлов, когда его терские казаки ввели пленников в комнату.

Да, ему уже сообщили, что это тётка Марины, а с ней атаман, ближний человек Заруцкого, его побратим, как ходят о том слухи по городу.