Преодоление

Сохатый посмотрел на свой стол, где рядом со стаканом чая лежал его стальной гермошлем с поднятым толстым стеклянным забралом. Иван ощутил на теле туго затянутый специальный высотный костюм - сродни водолазному, хотя он и предназначен для защиты не от воды, а от вакуума стратосферы.

Отхлебывая чай маленькими глотками, Сохатый мысленно увидел весь арсенал шлемов, комбинезонов, курток, высотных вентиляционных и обогревательных костюмов, масок, обуви и перчаток, которыми приходилось ему теперь пользоваться в полетах. И от этого видения еще обостренней почувствовал стремительность бега времени, одевшего водолаза, летчика и космонавта в родственные одежды.

Закончив чаепитие, Иван Анисимович поддел на локтевой сгиб, как на крюк, гермошлем и пошел в комнату отдыха, где было потише. Устроившись в кресле, он прикрыл глаза, чтобы сосредоточиться на предстоящем полете, и стал ждать готовности самолета и свое время взлета.

В небе руководитель полетов поддерживал строгий порядок: для самолетов с теперешними скоростями оно, как улица современного города для автомобиля, временами оказывалось тесным. От быстроты смены обстановки и самолетной тесноты полеты становились все сложнее. Но дневное небо для истинного летчика - только разминка перед ночными трудностями. Сохатый любил звездное, безлунное небо. Он не уставал говорить молодым: "Ночь дана людям для отдыха, а мы, пилоты, наперекор своей природе ночью можем выполнить работу не хуже, чем днем: прилететь, куда надо, отыскать в кромешной тьме цель и поразить ее. Вдумайтесь - мы все можем. А ведь даже птица ночью не каждая летает".

Ему иногда хотелось еще добавить: "Рыцари неба, гордитесь своим делом и мастерством, только не зазнавайтесь". Но таких слов произнести им было нельзя: летчики не признают высокопарный "штиль", стесняются и избегают его.

- Сто второй! Контроль первого полета положительный. Безопасность соблюдена. Самолет - борт номер сорок пять - исправен. Готовность к вылету!

* * *

Услышав свой позывной и оценку предыдущего вылета, Сохатый улыбнулся, убрал в наколенный карман планшетку с записями и поднялся с кресла.

Ему нравился такой вот авиационный демократизм. В нем курсант и капитан, майор и генерал - все были равны перед небом единством категорий мастерства и объективностью оценки за свое личное уменье, потому что ни самописцы, ни самолеты глаз не имеют, погон не видят и тонкостям субординации не обучались, а признают лишь летчика.

Сохатый взлетал…

Двигатель выдохнул ярким пламенем, и ракетоносец рванулся вперед. Боковые огни взлетно-посадочной полосы, чиркнув светящимися шнурами по краям кабины, остались позади. Самолет оторвался от земли и, поджав шасси под треугольное крыло, преобразился: стал подобен стреле, выпущенной в небо.

Всего ничего, малюсенькую житейскую минутку назад, которая для иных людей ничего не значит, самолет и генерал Сохатый стояли на тверди. А теперь, разогнавшись до тысячи километров в час, истребитель уносил пилота все дальше от земли. Счет времени в минутах не очень-то подходил для перехватчика. Его летная минута, состоящая из шестидесяти секунд, всегда была строго распределена на неотложные и первостепенные дела.

Взлет взял от минуты пятнадцать секунд. Но если перечислить все, что делал Сохатый за это время, видел, оценивал, поправлял и успевал чувствовать, - получился бы маленький справочник по авиационной технике, механике, метеорологии и психологии. По прочтении его непременно возник бы вопрос: где предел твоих возможностей, человек?

Еще десять секунд - и самолет ворвался в облака, а летчик успел задрать его нос на сорок градусов, чтобы подобно брошенному из пращи камню улететь как можно дальше.

Летчики-перехватчики привыкают в наборе высоты работать полулежа. И тело Сохатого не замечало каких-либо неудобств, он спокойно занимался привычным делом - управлял машиной, посматривая на высотомер, торопливо отмеривающий тысячи метров. Прибор как будто боялся отстать от бегущей по циферблату часов стрелки секундомера. Напряженная спринтерская гонка была в разгаре: каждые десять секунд - новая тысяча метров высоты. Бешеный ритм полета.

Ночь и самолет. С ними наедине, в согласии и противоборстве летчик…

Летчик и самолет - внешне слаженный дуэт. Как будто бы и в трио небо, самолет, летчик - все его участники тоже равноправны. Но так кажется только при первом рассмотрении.

В этом содружестве человек - самый младший.

Летчик - вечный ученик. Только через уменье приходит к нему ощущение кажущегося равноправия, силы. Учиться, конечно, приятно, если хочешь и умеешь учиться, но иногда бывает и обидно, что отметки-то за выученный урок определяют неодушевленные - небо и самолет, а люди лишь формально их регистрируют.

Небо строптиво. Оно всегда может наказать летчика и самолет за фальшиво взятую ноту.

Самолет тоже способен предъявить иск пилоту. И живет с ним в мире, безропотно подчиняется ему только до тех пор, пока человек приказывает ему в рамках самим же заложенных в машину законов.