Преодоление игры

— Хорошо, — согласилась мама. Она откинулась на спинку легкого пластмассового кресла и продолжила: — Знаешь, твой компьютер — это не счеты и не телевизор. Тут вроде удобнее работать и гулять, ноги не болят, но усталость все равно чувствуется. — Компьютер забрал у нас часа два. Конечно, мама устала от впечатлений. Она отодвинула кресло и отсела от меня на диван, там расслабилась. — Увижу на том свете твоего папу, обязательно расскажу, какая у тебя есть удобная техника для написания книг, — сказала она.

— Папа видел компьютер, и тоже рассматривал и расспрашивал. Я ему показывала, как работают некоторые программы. Только знаешь, он меньше твоего интересовался им.

— А Интернет он видел? — спросила мама.

— Нет, тогда у меня еще не было Интернета.

— Без Интернета, наверное, и правда, не так интересно, так что у меня будет, что ему рассказать.

— Мама… — я улыбнулась, — ну что ты такое говоришь? Тебе незачем мечтать о встрече с папой. Живи здесь подольше.

Мама заговорила, что слабеет, теряет интерес к жизни, очень скучает по папе. Она устала от однообразия и хочет вечного отдыха. Просила не обижаться и признавалась, что мы с сестрой не заполняем ее душу так плотно, как папа. Не можем мы ей заменить его.

— А еще меня угнетает то, что я мешаю вам, потому что вы вынуждены ухаживать за мной.

— Нет, мама, это тебя беспокоит одиночество, — возразила я. — То, о чем ты сейчас говорила, — без папы тебе пусто. Были бы вы вместе, то и нашу заботу принимали бы как должное.

— Давно его нет, десятый год, и у меня накопилось очень много новостей для него.

— Ты думаешь, что это возможно?

— Что?

— Увидеться там, поговорить.

— Хочется верить, что возможно, — мама притихла, теребя рукав халатика. — Скоро я об этом точно узнаю. Знаешь что, — она оживилась, — а давай договоримся, что я оттуда подам тебе знак, есть там что–то или нет.

— Как же ты подашь, если вдруг ничего нет?

— Ну, тогда не подам, и ты будешь знать, что там пусто. А если есть, то обязательно сообщу. Хорошо? Только ты не бойся меня.

— Я не представляю, как это можно сделать. Ведь твое тело больше не будет тебе принадлежать. И никаких физических действий ты не сможешь произвести.

— Смогу, очень даже смогу. Я повлияю на ветер, на дождь… А может, даже на птиц, на других людей. И внушу им те поступки, мысли и слова, которые хотела бы сама до тебя донести. Чудес не жди, они невозможны. Но странности и совпадения примечай и анализируй.

— Мама, ты меня печалишь.

— Не печалься! Не могу же я жить вечно. Лучше скажи, мы договорились или нет?

— Договорились, — согласилась я. — От меня–то ничего не зависит…

— Вот и хорошо, — мне показалось, что мама очень воодушевилась от этого разговора. — Главное, ничего не бойся.

* * *

Это теперь я пишу в своих дневниках такое: «Учит нас жизнь сначала думать, а потом делать, а сама устроена наоборот: сначала идет молодость, возраст деяний, а уж потом возраст осмысления — старость… Так что же есть естественным для человека: действовать по уму или по импульсу?

А еще я думаю о конфликте поколений, ибо сама чувствую себя чужой этим нынешним — несимпатичным, порочным исчадиям. Как же так получается, что они считают нас чужими, хотя нашими трудами, мыслями и поступками воспитаны, нашим хлебом вскормлены и от нас наследуют нажитое достояние? А мы их в ответ ненавидим, что естественно… Кто вносит этот диссонанс, в какую щель к ним пролазит эта отчужденность, отравляющая нас пониманием тщеты своих усилий, кто есть враг рода человеческого?

Почему так происходит, что жизнь словно предает человека, забирает у него все и в итоге выталкивает за порог любви и приятия?

Хорошо, что есть Церковь — обитель вечности. Какой была она в моем детстве, когда я ходила туда с бабушкой, такой и осталась. Захожу в храм, и кажется мне, что возвращаюсь в детство. Душа отдыхает и наполняется упованием — тихой надеждой… Обманной, конечно, но греющей.»

А тогда еще была у меня мама, и я чувствовала себя защищенной. Тогда…

Прощание

Утром мы не поехали в Ливадию. Напротив того — зайдя перед завтраком в мамину комнату, я нашла ее при полном параде. А платочек, плотно подвязанный под подбородком, указывал на то, что отдых закончился и мама уезжает от нас.

— Везите меня домой, — сказала она, виновато глядя на меня. — Спасибо за все.

— Почему? Побудь у нас еще, отдохни. Ты же только окрепла, начала выходить.

— Нет, пора мне. У вас хорошо, но работа не ждет.

— Какая работа, мама? Осталась бы у нас насовсем, — мягко настаивала я. — Пусть Шура дом ремонтирует, свою внучку в школе доучивает. Ты же туда всегда успеешь вернуться.

— Нет, доця, — мама впервые посмотрела на меня с отчаянной, окончательной решимостью, — я для тебя ничего не сделала, ты выкарабкивалась в свою жизнь сама. И я не имею права обременять тебя. А на Шуру я положила все свои труды и годы. Вот она и должна меня досмотреть. Пойми, так будет правильно.

— Но ей трудно, она еще работает.