Преодоление: Роман и повесть

Неизвестно, сколько бы провозились, не покажись на дороге тяжеленный заливочный «ЯЗ». Все принялись дружно орать, свистеть. Неуклюжий агрегат остановился. Затурканный вконец водитель, молодой красивый парень с белыми от злости глазами, подошел к коллегам. Те, ворча, прицепили «танк» на буксир, протащили шагов двадцать, и мотор завелся.

Дорога шла прямиком через степь. На бесчисленных ухабах «танк» угрожающе задирался вверх и с размаху ухал об землю так, что казалось, душа из тебя вон! Лед, как осколки стекла, летел из‑под гусениц, ударявших по замерзшим лужам. Валюха охала:

— При таком транспорте бедным женщинам нашим надо полгода давать декретные отпуска…

Наступали сумерки. За холмом показался багровый факел.

— Моя старушка — бурилочка рождения сорок восьмого года, — сказал кто‑то мечтательно, указав рукой на факел.

Разбитая грунтовка проходила мимо действующей скважины. Хвост огня полыхал метров на десять — негде было в степи использовать попутный газ. Временами вместе с газом выбрасывало брызги нефти, и тогда факел удлинялся вдвое, коптил и трещал. По выжженной кругом земле видно было, откуда чаше всего дуют ветры.

В коробке «танка» дорожные разговоры.

— Недавно про нашего брата книжонку читал. Ну, скажу я вам… Вот уж не думал, что живу в раю…

— А это разве тебе не ангелы? — показал Шалонов на Маркела и компанию.

— Похожие, только что хвостов не видно…

— Др–р-р–р… — заскрежетало свирепо под днищем. «Танк» резко занесло, водитель, жалобно ругаясь, вылез из кабины.

— Гусеница слетела… — объявил он замогильным тоном.

— Эх ты! Надо было вправо вертеть!

— Чего мозги туманишь? Не вправо, а туды, куды разворачивает, — вспыхнули опять пререкания знатоков.

— Надевай скорей, что ли!

— Лом уперли… — почесал безнадежно затылок водитель.

— Давай уж подсоблю, — сказал кто‑то, выбираясь из кузова и держа в руке сумку с харчами.

Куда ты, Кузьма, не лезь, задавит!

— Да–да! Он такой!

Эй, сумку оставь, погибнешь под траками — кусками помянем!

— Га–га–га!..

Очумевший водитель таращился на крикунов, уронив на землю гаечный ключ. С севера, на взлобке, показалась чья‑то крытая полуторка — «вахтовка». Рабочие высыпали на дорогу, остановили машину. Из кабины высунулась носатая личность, Карцев узнал в ней Серегу Хобота, с которым ехал впервые на буровую.

— Чего дорогу загородили, туды вашу! — заорал он.

— Серега, будь другом, довези на люксе своем. Видишь, наш разулся…

— А мне какое дело? С кого завгар за перерасход горючки шкуру сдерет? Чешите на своих…

— Я подпишу тебе путевку, — пообещал Бек и добавил тише: — В два конца.

— Подвези, Сереженька, — попросила Валюха, играя глазами.

Хобот хмыкнул и смилостивился.

— Ладно, залезайте. А ты — в кабину, — подмигнул он Валюхе.

И многострадальная полуторка, получившая на своем веку все мыслимые и немыслимые для автомобиля травмы, побывавшая в десятках аварий, а затем подлеченная в автомастерских, повезла рабочих дальше…

И так — едва ли не каждый божий день.

Когда приехали, Карцев, вылезая за понурыми буровиками из машины, почувствовал горячие Валюхины пальцы, скользнувшие по его ладони и оставившие шероховатый листок. Он сунул бумажку в карман, подумал с незапным умилением и пониманием:

«Милая! Отчаянная! Все‑то в тебе — порыв, все — неожиданность».

Оставшись один, Карцев вошел в световой круг уличного фонаря, развернул бумажку. Валюха писала на обрывке газеты.

«Милый дролюшка! Сердце мое изныло — сил нет. Завтра после работы приду к тебе. Хозяйку свою подкуплю, будет молчать, а я — любить без памяти».

* * *

Прошло еше трое суток. Вахта Бека продолжала работать «собаку». Где‑то на глубине двух километров зубья долота крошили породу, и кусочки ее, подхваченные стремительной струей раствора, выносились на поверхность земли и оседали в желобах–отстойниках, Карцев с прибором вискозиметром похаживал у желобов и время от времени проверял качество раствора. Бек сидел за пультом управления, многотонная колонна труб как бы висела на его руке. Бурильщик высшего класса, он чувствовал малейшие изменения в режиме работы и чутко на них откликался. Ему незачем было смотреть на индикатор веса — «осведомителя», как называли его рабочие за то, что по его диаграмме можно легко определить, как работала смена, и увидеть все огрехи.

У Бека огрехов не водилось, работал он внимательно и спокойно, прислушиваясь к ровному гулу двигателей. Над трубопроводом покачивался кудрявый стебелек пара, у правого насоса что‑то постукивало, от его пульсирующих толчков вздрагивала квадратная труба, пропуская через себя глинистый раствор. На запасном баке емкости настыл толстым слоем иней, косой яркий свет электроламп рассыпался по его иглам чистой кристаллической пылью.

Валюха появилась откуда‑то из темного перехода. За высокой стенкой бака ее никто не видел, кроме Карцева. Она оглянулась по сторонам, поманила его к себе. Он показал на вискозиметр, на желоб с журчащим раствором — увы, мол, видишь, что дурак делает? Воду меряет…