Преподобный Серафим Вырицкий

Большим праздником для всех верующих епархии стало открытие в 1945 году Богословско-Пастырских курсов. В их организации деятельное участие принимал Сергей Серапионович Фаворский. Мы с тетей помогали ему перевозить туда духовные книги, мыли и убирали классы. А всего через год — 1 сентября 1946 года — вновь зазвучало слово Божие в стенах Духовной Академии. Здесь я познакомилась и близко подружилась с Валечкой Щукиной, которую впоследствии отец Серафим Вырицкий благословил на монашество. Сегодня — это всем известная игумения Георгия, настоятельница Горненской обители в Иерусалиме.

Второй раз мы приехали в Вырицу в 1947 году. К тому времени и в моей душе зародилось тайное желание посвятить себя монашеству и принять иноческий постриг. Я поведала об этом тете Кате. В беседе с батюшкой она заметила: «Люся хочет в монастырь». На это великий старец ответил: «В колхоз-то ей не надо. И в миру хорошие помощницы нужны. Как священник должен быть кристально чист перед миром, так и спутница его жизни». Вот и благословил меня Господь через отца Серафима на семейную жизнь в миру. Время было тяжелое, и храм Духовной Академии был для нас воистину отчим домом, где забывались все невзгоды и неурядицы мирской жизни. Здесь-то и встретилась я со своим будущим супругом, семинаристом Василием Ермаковым, а в 1952 году стала его женою.

Из воспоминаний монахини Вероники (Котляревской)

Бог сподобил меня быть келейницей у отца Серафима в то время, когда он был духовником Александро-Невской Лавры. Много светлого и много тяжелого переживала я в эти годы. Надо было уметь поговорить со всеми приходящими и очень внимательно следить, чтобы благословение батюшки было передано в точности. В его келью стучались непривычные гости: профессора, люди искусства и литературы…

Отец Серафим принимал несчетное количество посетителей. Иногда он буквально падал с ног от усталости. Мне было жаль его, и я пыталась уговорить приходивших в поздний час к дверям его кельи перенести встречу на другой день, но батюшка уже звал их к себе. Чаще всего он ничего не спрашивал, а прямо передавал, как надо поступать и что делать, словно наперед знал, о чем с ним будут говорить. Сколько человеческого горя и страдания проходило перед нами! Были здесь и бесноватые, и больные, жаждавшие исцелений, и другие, со сложными запросами внутренней духовной жизни — интеллигентные и простые, нищие и богатые, старики и юноши. Людской поток неудержимо проносился перед смиренным иеросхимонахом, который раскрывал свое чуткое сердце чужим скорбям и радостям, словно собственным.

Я очень мучилась, если не понимала тайного смысла какого-либо его благословения. Однажды, больная плевритом монахиня в схиме прислала к нему испросить благословения, чтобы доктор выкачал ей жидкость из плевры. Батюшка не благословил. «Но ведь она умрет», — думала я, не смея ничего сказать. А старец прекратил прием посетителей и стал на молитву. На другой день больная монахиня скончалась. Потрясенная такими непонятными для меня повелениями старца, я выбежала в коридор и прочла молитву у дверей архимандрита Сергия. «Аминь!», — откликнулся он. «Батюшка, — со слезами подошла я к нему, — помолитесь обо мне. Не судить я хочу, а просто не думать, если понять не могу». Он посмотрел на меня поверх очков, отодвинул рукопись на столе и тихонько погладил по голове. «Я молюсь. Знаю, нелегко тебе. Наша жизнь идет иногда совсем наоборот жизни мирян. Ничего. Справишься. Господь поможет. Спать ложись вовремя. Устаешь ты, вот искушения и приходят. Хорошо, что помыслы открываешь. Тогда легче. Враг пользуется случаем, если таишь в себе мысли. Ты не голодная? Поешь что-нибудь. Хочешь яблоко? Или вот пирожок кто-то принес. Ешь во славу Божию».

Спокойная, я возвращаюсь в келью отца Серафима. Худенький, среднего роста, с небольшой седой бородой и ясными голубыми глазами, он был очень живописен в полной схиме, точно сошел со старинной новгородской иконы.

«Ведь что такое мое послушание? — говорил он. — Я, словно хранилище, куда люди все свое горе складывают».

В редкое свободное время он любил, чтобы ему читали или сам читал жития святых. Из святых отцов очень любил преподобного Исаака Сирина и святителя Василия Великого. Как-то раз я застала его за чтением «Шестоднева».

«А как птицы-то небесные Бога славят! Я и сам такое переживал». Со слезами тихо улыбался он своим воспоминаниям. Природу он очень любил. Через нее прославлял Творца. С умилением смотрел он, как прыгают воробьи по веткам деревьев под окном его кельи. «Для монаха — весь мир, вся его жизнь — его келья. Тут он или погибнет, или спасется», — говорил он.