Преподобный Симеон Новый Богослов и православное предание

И если существует тот, кто ранее объяснял ему[478]акие вещи как прежде познавший Бога, он идет к. нему и говорит:«Я видел!«А тот говорит:«Что ты видел, чадо?» — «Свет, о отче, сладкий–сладкий, но чтобы сказать тебе, каков он, разум мой бессилен… Явился мне, отче, этот свет. Здание келлии моей исчезло, и мир миновал, убежав, как думаю, от лица Его, я же остался один, сопребывая со светом. Не знаю, было ли тело сие тогда там… Радость же была у меня невыразимая, которая и ныне со мною, любовь и великое желание, так что потоки слез полились у меня…«Итак, отвечая, [старец] говорит ему:«Это Он, чадо!» 

[479].

Очевидно, что глубина мистического опыта, которым обладал Студит, и привлекла к нему Симеона; можно предположить, что многие другие духовные чада были привлечены к Студиту именно этим [480], также как и даром исцеления, которым обладал Студит [481]

.

И. Озэрр высказал предположение, что прозвание («Благоговейный»), которое он переводит как Reserve («Сдержанный») досталось Студиту от его противников, которые будто бы насмешливо»обвиняли его в большом недостатке скромности (сдержанности)» [482]. Нам, однако, представляется, что для такого предположения нет серьезных оснований: нет никаких свидетельств о том, чтобы термин когда-либо употреблялся в ироническом ключе. Гораздо вероятнее, что это прозвание было почтительно присвоено Студиту его духовными чадами по аналогии с библейским Симеоном (Лк. 2:25). Кроме того, если бы термин в самом деле был саркастическим прозвищем, вряд ли им стал бы пользоваться Симеон Новый Богослов, говоря о своем духовном отце.

Студит, по всей видимости, не был образованным человеком: Симеон говорит о своем духовном отце как»непричастном урокам грамматики» [483], а Никита называет его»неграмотным» [484]. Однако подобные выражения — не более чем общепринятые в житиях святых клише. По замечанию Х. Тернера, тот факт, что Студит дал Симеону книгу Марка Подвижника, показывает, что Студит по крайней мере умел читать и разбирался в духовной литературе; к тому же, очевидно, что книга принадлежала ему, а не была монастырской собственностью 

[485], следовательно, у Студита была своя библиотека. Кроме того, авторству Студита принадлежит по крайней мере один письменный труд («Слово аскетическое»); это показывает, что он был вполне способен и сам изъясняться письменно. Некоторые современные авторы, писавшие о Студите, обратили внимание на свидетельства, встречающиеся и у Симеона и у Никиты, как будто указывающие на то, что Студит был юродивым, то есть, по выражению Л. Ридена,«человеком, который служит Богу под маской безумия» [486]. Такой тип святости, основанный на буквальном понимании слов апостола Павла»мы безумны Христа ради»(1 Кор. 4:10) и»немудрое Божие премудрее человеков»(1 Кор. 1:25), известен на православном Востоке с V века [487] и встречается в византийской и русской духовности на протяжение многих столетий. Среди ученых нет единого мнения относительно того, был ли Студит юродивым. К. Холль выражает удивление странными поступками Студита, как их описывает Симеон [488]

. И. Розенталь–Камаринеа убеждена, что Студит был юродивым в полном смысле слова [489], а Л. Риден говорит, что Студит»юродствовал время от времени» [490]. И. Озэрр занимает сдержанную позицию в этом вопросе, хотя и признает некоторую двусмысленность имеющихся свидетельств о Студите [491].

Рассмотрим эти свидетельства, чтобы прийти к удовлетворительному выводу. У Никиты есть место, где приводятся обвинения, выдвинутые против Студита Стефаном Никомидийским: тот был уверен, что Студит — «грешник», Симеон же почитал его святым [492]. Чтобы пояснить причину таких обвинений со стороны Стефана, Никита пишет: