Читаем Прерия полностью

Ишмаэл строго обвел глазами круг своих примолкших сыновей, точно хотел проверить, осмелится ли кто из них что-нибудь сказать в защиту отсутствующего бунтаря. Но сейчас, когда не было ничего, что могло пересилить их обычную вялость, ни один из них не пожелал превозмочь свою лень, чтобы вступиться за мятежного брата. Зато Эбирам, который после примирения все время проявлял – то ли искренне, то ли притворно – великодушную заботу о своем недавнем противнике, счел нужным и сейчас выразить беспокойство, не разделяемое другими.

– Хорошо, если мальчик не натолкнулся на тетонов! – пробурчал он. – Эйза в нашем отряде чуть ли не самый стойкий – он и смел и силен; мне будет очень жаль, если он попался в лапы краснокожих дьяволов.

– Сам не попадись, Эбирам! Да придержи язык, если он у тебя только на то и годен, чтобы пугать женщину и ее суматошных девчонок. Смотри, какого ты страху нагнал на Эллен Уэйд: она совсем белая! Уж не на индейцев ли она сегодня загляделась, когда мне пришлось поговорить с ней при помощи ружья, потому что мои слова не доходили до ее ушей? Как это вышло, Нел? Ты нам так и не объяснила, с чего ты вдруг оглохла.

Щеки Эллен изменили свой цвет так же внезапно, как раздался тот выстрел, о котором скваттер напомнил сейчас. Жгучего жара хватило на все лицо, даже на шею лег его отсвет, нежно ее зарумянив. Девушка в смущении понурила голову, но не нашла нужным ответить.

Лень ли было Ишмаэлу продолжать допрос или ему показалось достаточно и сказанных колких слов, но он поднялся на ноги и, потянувшись всем грузным телом, как раскормленный бык, объявил, что намерен лечь. В семействе, где каждый жил только ради еды и сна, такое намерение не могло не встретить того же одобрения и у остальных. Один за другим все разбрелись по своим незатейливым спальням; через несколько минут Эстер, уже успевшая отругать перед сном детвору, осталась, если не считать часового внизу, совсем одна на голой вершине скалы.

Какие бы иные не всегда благородные качества ни развила в этой необразованной женщине ее кочевая жизнь, материнское чувство слишком глубоко угнездилось в ее душе, чтобы что-нибудь могло его искоренить. Нрав ее был буен, чтобы не сказать свиреп, и, когда она разойдется, унять ее было нелегко. Но, если она и склонна была иногда злоупотреблять правами, какие ей давало ее положение в семье, все же любовь к своим детям, нередко дремавшая, никогда окончательно не угасала в ней. Мать смущало затянувшееся отсутствие Эйзы. Она сидела на камне, со страхом вглядываясь в темную бездну. Но страшно ей было не за себя – она не колеблясь пошла бы одна в ночную степь, однако хлопотливое воображение, подчиняясь неугасшему чувству, принялось выдумывать для сына всевозможные злые несчастья. Может быть, он и вправду, как намекнул Эбирам, взят в плен индейцами, вышедшими поохотиться в окрестностях на буйволов; или могла его постичь еще более страшная участь! Так думала мать, а мрак и тишина придавали силу тайному голосу сердца.

Взволнованная этими думами, отгонявшими сон, Эстер оставалась на своем посту и с той остротой восприятия, которую у животных, стоящих в смысле интеллекта не многим ниже этой женщины, мы зовем инстинктом, прислушиваясь к шумам, какие могли бы указать на приближение шагов. Наконец ее желания как будто сбылись: послышались долгожданные звуки, и вот уже она различила у подножия скалы силуэт человека.

– Ну, Эйза, ты вполне заслужил, чтоб тебя оставили ночевать на голой земле! – заворчала женщина с резкой переменой в чувствах, ничуть не удивительной для всякого, кто давал себе труд изучать противоречивость и разнообразие человеческих характеров. – Да, хорошо бы еще, чтоб на самой твердой! Эй, Эбнер, Эбнер! Ты что там, Эбнер, уснул? Посмей только открыть проход, пока я не сошла вниз! Я хочу посмотреть сама, кто это там вздумал беспокоить среди ночи мирную – да, мирную в честную семью!

– Женщина! – рявкнул голос, которому говоривший старался придать внушительность, хотя и опасался неприятных последствий. – Женщина, именем закона запрещаю тебе метать с высоты какой-нибудь адский снаряд! Я свободный гражданин и землевладелец, имеющий диплом двух университетов, и я требую уважения к своим правам! Поостерегись совершить покушение или же убийство, непреднамеренное или предумышленное. Это я – ваш amicus40, ваш друг и спутник. Это я! Овид Бат!

– Кто? – спросила Эстер срывающимся голосом, едва донесшим ее слова до ушей человека, тревожно ловившего их внизу. – Так ты не Эйза?

– Нет, я не Эйза, я доктор Батциус! Разве я не сказал тебе, женщина, что тот, кого ты держишь за порогом, имеет все права на дружеский и даже почетный прием? Или ты вообразила, что я животное из класса амфибий и могу раздувать легкие, как кузнец свои мехи?

Перейти на страницу:

Похожие книги

Cry of the Hawk
Cry of the Hawk

Forced to serve as a Yankee after his capture at Pea Ridge, Confederate soldier Jonah Hook returns from the war to find his Missouri farm in shambles.From Publishers WeeklySet primarily on the high plains during the 1860s, this novel has the epic sweep of the frontier built into it. Unfortunately, Johnston (the Sons of the Plains trilogy) relies too much on a facile and overfamiliar style. Add to this the overly graphic descriptions of violence, and readers will recognize a genre that seems especially popular these days: the sensational western. The novel opens in the year 1908, with a newspaper reporter Nate Deidecker seeking out Jonah Hook, an aged scout, Indian fighter and buffalo hunter. Deidecker has been writing up firsthand accounts of the Old West and intends to add Hook's to his series. Hook readily agrees, and the narrative moves from its frame to its main canvas. Alas, Hook's story is also conveyed in the third person, thus depriving the reader of the storytelling aspect which, supposedly, Deidecker is privileged to hear. The plot concerns Hook's search for his family--abducted by a marauding band of Mormons--after he serves a tour of duty as a "galvanized" Union soldier (a captured Confederate who joined the Union Army to serve on the frontier). As we follow Hook's bloody adventures, however, the kidnapping becomes almost submerged and is only partially, and all too quickly, resolved in the end. Perhaps Johnston is planning a sequel; certainly the unsatisfying conclusion seems to point in that direction. 

Терри Конрад Джонстон

Вестерн, про индейцев