– Стой! – гаркнул Ишмаэл и ударил снизу по наведенному ружью своего сына, некстати вдруг разгорячившегося. – Это не волк, а собака, и неплохой породы. Эге! Поблизости бродят охотники: тут две собаки!
Он еще говорил, когда пара гончих большими прыжками промчалась по следу оленя, норовя в благородном рвении обогнать друг дружку. Одна была совсем старая; казалось, силы ее иссякли и только пыл состязания еще поддерживал их. Вторая была еще щенком, склонным проявить игривость даже в горячей погоне. Обе, однако, бежали ровными и сильными прыжками и нос поднимали высоко – повадка животного с острым и тонким чутьем. Они пронеслись мимо, а минутой позже они увидели бы оленя и устремились бы за ним с раскрытой пастью, когда бы молодая собака вдруг не отскочила в сторону и не затявкала, точно в удивлении. Старая по ее примеру тоже остановилась и, запыхавшись, обессиленная, затрусила назад, туда, где молодая носилась по кругу быстро и как будто бессмысленно все на одном и том же месте, продолжая отрывисто тявкать. Но, как только подбежала старая гончая, молодая села на задние лапы и, высоко задрав нос, испустила протяжный, громкий и жалобный вой.
– Запах, наверное, очень крепкий, – заметил Эбнер, вместе с остальными членами семьи недоуменно наблюдавший за поведением гончих, – если сманил с верного следа двух таких собак!
– Пристрелить их! – крикнул Эбирам. – Старую, клянусь, я знаю: это собака траппера, а он ведь наш заклятый враг!
Однако, дав этот совет, брат Эстер отнюдь не изъявил готовности сам привести в исполнение свой злобный замысел. Изумление, овладевшее другими, отразилось и в его собственном пустом, блуждающем взгляде так же отчетливо, как и на каждом неподвижном лице вокруг него. Никто не обратил внимания на его жестокий призыв. Собакам без поощрения, но и без помехи предоставили следовать их таинственному инстинкту.
Долго ни один из наблюдателей не прерывал молчания; наконец скваттер, вспомнив о своем отцовском авторитете, решил снова взять власть в свои руки.
– Идемте, мальчики! Идемте, и пускай собаки поют в свое удовольствие! – сказал он с самым равнодушным видом. – Не в моих это правилах убивать животное только за то, что его хозяин вздумал поселиться слишком близко от моей заимки. Идемте, идемте, мальчики, у нас и своих хлопот не оберешься, нечего шнырять по сторонам и делать дело за каждого соседа.
– Никуда вы не пойдете! – закричала Эстер, и слова ее прозвучали, как прорицание Сивиллы. – Говорю вам: вы никуда не пойдете, дети! Здесь что-то кроется, нас предостерегают, и я, как женщина, как мать, хочу узнать всю правду.
Сказав это, непокорная жена подняла свое ружье и, потрясая им с диким и властным видом, воодушевившим и других, пошла вперед – к тому месту, где собаки все еще кружили, наполняя воздух своим протяжным, заунывным воем.
Весь отряд последовал за ней: одни – не противясь по своей беспечной лености, другие – подчинившись ее воле, и все в большей или меньшей мере возбужденные необычайностью происходящего.
– Скажите вы мне, Эбнер, Эбирам, Ишмаэл, – закричала мать, склонившись над местом, где земля была прибита и утоптана и явно окроплена кровью, – скажите вы мне, ведь вы же охотники: какое животное встретило здесь свою смерть?.. Говорите! Вы мужчины, вы привычны к знакам, какие показывает степь! Скажите, волчья это кровь? Или кровь кугуара?
– Кровь буйвола – и был он благородным и могучим зверем, – ответил скваттер, спокойно глядя под ноги, на роковые знаки, так странно взволновавшие его жену. – Здесь вот видно, где он, борясь со смертью, бил копытами в землю; а вон там он вскопал рогами глубокую борозду. Да, это был буйвол-самец необыкновенной силы и мужества!
– А кем он был убит?– не уступала Эстер.– Муж, где туша?.. Волки?.. Но волки не сожрали бы и шкуры! Скажите вы мне, мужчины и охотники, впрямь ли это кровь животного?
– Тварь укрылась за тем бугром, – сказал Эбнер, прошедший немного дальше, когда все другие остановились. – Эге! Вы его найдете вон у того болотца, в ольшаннике. Гляньте! Тысяча птиц слетелась на падаль!
– Животное еще не сдохло, – возразил скваттер, – а не то сарычи уже рвали бы свою добычу! Судя по поведению собак, это хищник. Не забрел ли сюда серый медведь с верхних порогов? Серые медведи, я слышал, живучие.
– Повернем назад, – сказал Эбирам. – Небезопасно и уж вовсе бесполезно нападать на хищного зверя. Взвесь, Ишмаэл: дело рискованное, а барыш не велик!
Юноши с улыбкой переглянулись при этом новом доказательстве всем давно известного малодушия их дяди. А старший из них не постеснялся даже открыто выразить свое презрение и сказал напрямик:
– А неплохо бы засадить его в клетку вместе со зверем, которого мы везем с собой; мы тогда могли бы с выгодой вернуться в поселение – разъезжали бы по всему Кентукки и показывали свой зверинец на судейских дворах да у тюрем.