– Кино, – ответила Марсия Макдугал. – Стереофильм, снятый инопланетянами. О чем этот фильм, я не знаю. Посмотрите немного.
Внезапно шар перестал вращаться и стал беспорядочно раскачиваться из стороны в сторону. Два пятнышка в верхней его части словно набухали красным и вдруг вспыхнули ослепительным белым светом. Вспышка была кратковременной, вслед за ней откуда-то изнутри шара стремительно вылетели две светящиеся точки и исчезли. Сам бешено кувыркающийся шар удалялся, пара больших черных дыр будто разодрала его на части.
Изображение пропало, а затем шар показался снова, целый и невредимый.
– Это один из эпизодов послания, – сказала Марсия. – Он повторялся, по крайней мере, раз сто, гораздо чаще, чем все остальные эпизоды. Это наводит на мысль, что увиденное нами очень важно для харонцев.
– Для кого? – спросил Ларри.
Марсия пожала плечами.
– Для пришельцев. Мне надо было их как-то назвать. Так или иначе, но мы имеем с ними дело из-за сигнала, посланного с Кольца Харона, так что харонцы вовсе не плохое название.
– Откуда поступили эти изображения? – спросил Рафаэль.
– Из червоточины, – ответила Марсия. – Они были переданы двоичным кодом с другого конца червоточины. И простите, Хирам, но я уверена, что масса на месте Земли – это червоточина. Не знаю только, для кого или для чего на нашем конце предназначен этот фильм.
– Как его передали? – задал вопрос Люсьен.
– Его передали повторяющимися сигналами на волне сорок два сантиметра. Ответ на волне двадцать один сантиметр поступал с Луны.
– Как могут радиосигналы проходить через червоточину? – спросил Люсьен.
– Насколько я понимаю, этому ничто не мешает, – сказала Марсия. – Червоточина – это дыра, подобная двери из одного трехмерного пространства в другое. Когда дверь открыта, любой объект, в том числе и радиосигнал, без помех проходит через червоточину.
– Если в дыру можно протолкнуть планету, что говорить о нескольких паршивых радиоволнах? – заметил кто-то.
«Радиоволны». Ларри вдруг осенило, но обсуждение понеслось дальше, и он потерял ход мысли.
Макджилликатти встал и потянулся к голограмме, чтобы получше ее рассмотреть. Идущий от шара мрачный, багровый свет придавал его лицу угрожающий и несколько потусторонний вид.
– Марсия, я знал, что вы работаете над расшифровкой этих сигналов, но не представлял, как далеко вы продвинулись. Надо было обратиться за помощью ко мне. Изображение такой сложности допускает различные толкования, а у вас нет соответствующей подготовки, чтобы сделать правильный выбор. Я хочу только уточнить, насколько можно положиться на ваши данные?
– Они близки, очень близки к тому, что было передано, – ледяным тоном ответила Марсия. – Цвета воспроизведены с минимальной погрешностью. Если не считать усиления четкости параллелей и меридианов, сделанного по вашей просьбе, я вообще не меняла яркости и оттенков цветов. Что касается масштаба времени и пространства, то об этом я не имею понятия. Записанное может относиться к объекту величиной с детский надувной шарик с той же степенью вероятности, что и к планете или звезде. Я знаю только, что, видимо, для харонцев это важно.
– Что же это такое. Бог ты мой? – воскликнул в темноте Рафаэль.
Долгое время в комнате стояла тишина.
– Это чертовски причудливое четырехмерное изображение, – необычно громко сказал Макджилликатти. – Как же вам удалось его разгадать?
Марсия рассмеялась низким грудным смехом, в темноте блеснули ее зубы.
– Я сказала, что мне лучше начать с конца, – проговорила она. – Я хотела показать, что у меня на самом деле кое-что есть, а потом объяснить, как я пришла к таким выводам. Может показаться удивительным, что я так быстро получила изображения, и я, может быть, желала бы приписать себе честь разгадки кода противника, но все против меня. Дело в том, что эти сообщения практически не были зашифрованы.
В сущности, это меня больше всего и тревожит. Ваши пришельцы, доктор Рафаэль, не просто умышленно не обращают на нас внимания, все гораздо хуже. Я ясно поняла: они вообще не представляют себе, что мы можем им угрожать, даже досаждать. Думаю, им потребуются неимоверные усилия, чтобы просто осознать наше существование. Они передают сообщения в обе стороны прямо у нас под носом так, как мы обсуждали бы-при собаке, отвести ли ее к ветеринару. Мы полагаем, что собаки не понимают людей; примерно так же относятся к нам и харонцы. Может, они и правы. Я вот не понимаю, что они говорят.
В комнате снова воцарилось неловкое молчание. На этот раз скрипучий голос Макджилликатти принес чуть ли не облегчение.
– Черт возьми, Макдугал, как же вы раскололи этот орешек? – Способ разгадки никак не давал ему покоя.