Пресс-центр

"Черт, как хочется домой, - подумал Степанов, ощущая вкус винегрета. - Приехать к Сане, Аверкину Семену или к Кирсанову, тот всегда делает винегрет, старый, добрый, наивно-хитрый доктор, скоро исполнится семьдесят, а впервые мы с ним поехали на охоту, когда ему еще не было сорока, а тебе самому только-только стукнуло четверть века... Остановись, мгновение, остановись, бога ради! А про винегрет ты не зря все время думаешь, - сказал он себе, будь проклято это твое ассоциативное мышление. Ты берешь себе тайм-аут, как в баскетболе, когда устал и надо собраться перед решительным броском, который определит исход встречи... Ты ищешь путь к достижению своей цели, потому-то и вспоминаешь то, что дорого тебе, что дает возможность закрыть глаза, расслабиться, а потом резко встать и сделать бросок - для победы... Я ломлюсь в закрытые двери, в этом моя ошибка; я должен устроить так, чтобы тот человек, с которым мне надо поговорить, был заинтересован во встрече, как и я, если не больше... Ну, хорошо, а как этого добиться? Очень просто, - понял Степанов, - здесь, на Западе, все делает паблисити, здесь можно написать гениальную книгу и умереть в безвестности, если ты плохой коммивояжер собственного таланта, не имеешь связи с прессой и лишен дерзостного качества саморекламы. Надо было послать тем, с кем я хотел говорить, фотокопию обложек моих книг, изданных здесь, оттиски критических статей и фоторепортажи обо мне... Конечно, стыдно, это у нас просто-напросто невозможно, хотя нет, возможно, увы, но отношение к такого рода коммивояжерству презрительное, прямо противоположное здешнему... И этой самой Люси Лоран я должен был отправить фотографии, но сейчас время упущено, значит, надо пойти в газету и попросить коллег, чтобы они представили ей меня, тогда будет легче говорить с ней, вот уж воистину задним умом крепок..."

На острове Иф было пусто; два вездесущих японца щелкали своими диковинными камерами все и всех; узкая дорога, что вела в тюрьму, на вершину горы, пахла прошедшим летом, камни еще хранили тепло солнца.

...Камеры в тюрьме были игрушечными, каземат полуразвалившийся; лучше б не приплывать сюда; Дюма придумал свой Иф пострашнее, совсем другой.

...Вернувшись в Марсель, Степанов сразу же отправился в редакцию, предварительно попросив своего парижского издателя (связался из автомата на набережной) позвонить здешним газетчикам.

...Через час он шел на встречу с мадемуазель Лоран; она попросила Степанова приехать на набережную; встретимся возле причала "Остров Иф", я буду в красном платье, очень худая, усмехнулась Люси, похожа на сушеную рыбу.

- Мне бы не очень-то хотелось говорить об этом, - Люси Лоран потянулась за сигаретами; курила "голуаз", черные, самые крепкие, без фильтра.

- Я понимаю, - ответил Степанов. - Простите меня, бога ради... Но речь идет о том, чтобы не дать свершиться новому злу... Она жестко усмехнулась.

- Все равно свершится.

- Может быть. Но, если не попробовать помешать этому, станет стыдно смотреть на свое отражение в зеркале.

- Не смотритесь.

Степанов заставил себя улыбнуться.

- А как же бриться?

Женщина сухо поинтересовалась:

- Что вам от меня нужно?

- Мне важно узнать, кто стоял за тем варварским бизнесом, в который вовлекли вас, конкретно. Вам знакомо имя Дона Баллоне?

- Нет.

- А его адвоката Ферручи?

- Нет.

- Вы давали показания полиции по поводу всего с вами случившегося?

- Считаете, что после таких показаний мне можно было бы продолжать жить в этом городе? Да и вообще во Франции?

- Но вы же дали интервью газетам...

- И прокляла себя за это.

- Вы допускаете мысль, что этот страшный бизнес может продолжаться?

- Он продолжается.

- И вы спокойно к этому относитесь?

Лицо женщины собралось в какую-то странную гримасу, потом она тихо засмеялась.

- Я отношусь к этому с радостью... Не я одна... Знаете, как приятно, если не только ты извозилась в дерьме и сломала себе жизнь...

- Я не верю вам, - сказал Степанов убежденно. - Я вам не верю.

- Вы не верите мне, потому что не испытывали того, что пришлось испытать мне... Когда твой рабочий день начинается в восемь утра, а кончается в три ночи, когда ты перестаешь быть человеком, а становишься подстилкой, когда четыре раза в году привозят доктора и он делает тебе аборт, но перед тем, как положить в кресло, тоже считает своим долгом посопеть с тобою на дармовщинку... Если бы я могла написать обо всем, что мне пришлось пережить, я бы отдала это Лелюшу или Годару, получился бы неплохой фильм, но я не могу об этом писать, потому что у меня разорвется сердце... Оно и сейчас, когда я говорю с вами, болит, и рука холодеет...

- А вам не захотелось найти людей, которые поместили в газете объявление о "выгодной работе на берегу моря"?

- Этот человек сам нашел меня, месье Степанов, он меня нашел вскорости после того, как я вырвалась оттуда... Я живу в квартире, которую он мне купил, и я получаю от него ежемесячную дотацию, на которую безбедно существую.

- Вы можете назвать его имя?

- Могу. - Женщина снова закурила. - Вы сами его назвали только что. Да, это адвокат Ферручи, вы правы.