Преступление начинается с вешалки

– Ну как что… как приставал. И все так, знаешь, солидно, не то что на шею бросается, а так по-взрослому все, мол, мужчина мужчину всегда лучше поймет, ля-ля, фа-фа. Все в таком духе. Шаров ему тоже так вежливо: мол, не по адресу ты, мой сладкий. А тот, знай, свое гнет, словно и не слышит. Потом мне Жеребцова говорила, что он хотел на обновленную «Аленушку» затесаться постановщиком. Вот, видимо, по этому поводу и был разговор. И после этого случая Шаров его, похоже, и невзлюбил. Сама же знаешь, ни одной постановки ему в последнее время не дает.

– Ну уж, прямо! После случая… придумаешь тоже!

– Да чего «придумаешь»-то?! Сама вспомни, до «Алисы» Иванов почти все спектакли оформлял, Жеребцова вообще только по праздникам работала. А этот разговор я услышала как раз, когда «Алису» закончили. «Алису» закончили, а «Аленушку» как раз начинали. Ну и он, видать, под это дело и решил… высказать свои чувства.

Лиля, у которой даже кончики ушей вздрагивали от любопытства, явно была очень довольна, что ей удалось узнать такую пикантную новость. Еще немного для вида поспорив с рассказчицей, она в конце концов милостиво согласилась поверить, что та говорит правду.

Я же, сидя в своем кресле, не ощущала уже ни любопытства, ни тем более радости. Увы! Этот рассказ добивал второго и последнего из моих основных подозреваемых и уничтожал на корню все с таким трудом взлелеянные мною версии убийства.

Выходило, что причина незанятости Иванова заключалась в том, что в один прекрасный день он слишком откровенно поговорил с худруком, а вовсе не в том, что о нем слишком откровенно могла высказаться Оксана.

Кстати, таким откровенным высказыванием она, похоже, никому здесь не сообщила бы какой-то очень уж неожиданной новости. А следовательно, Иванов не мог иметь к ней особенных претензий даже в том случае, если бы она выполнила свою угрозу и «поддела его на известную тему. Конечно, он наверняка ее недолюбливал, но для убийства это мотив недостаточный. Совершенно недостаточный.

Да что и говорить, присутствие на посиделках обеспечило меня дополнительными сведениями, можно сказать, под завязку.

«Какую же еще свинью вы мне готовите?» – в напряженном ожидании думала я, время от времени бросая исподлобья суровые взгляды на веселую компанию, прекрасно проводящую время и не подозревающую о моих тайных помыслах.

Конечно, грех было жаловаться, информация, которую я получила, оказалась полезной и, главное, относящейся к делу. Но меньше всего я рассчитывала, что новые сведения, вместо того чтобы подтвердить причастность моих подозреваемых к преступлению, подтвердят их алиби. Причем не Лилино и не Ирочкино, а двух самых главных, самых, казалось бы, надежных подозреваемых.

Да, жаловаться я не могла, но и для радости у меня тоже не было особых причин. Ведь теперь нужно начинать все сначала. И никто не гарантирует, что новые главные подозреваемые тоже в конце концов не окажутся непричастными и что после того, как я переберу весь театральный коллектив, не выяснится, что смерть Оксаны Ширяевой все-таки была несчастным случаем.

Настроение мое становилось все более мрачным. Предполагая худшее, я уже внутренне готовила себя к тому, что под занавес этой занимательной беседы услышу о неких неопровержимых фактах, доказывающих, что смерть Оксаны ничем, кроме несчастного случая, не могла быть в принципе.

Да, я готова была услышать и это. Но услышала нечто совершенно неожиданное.

Глава 7

– Кстати, насчет голубых, – вступила в разговор сама гостеприимная хозяйка. – Однажды Наташа рассказывала мне, что к ней приходил мальчик устраиваться художником и приносил свои работы. Типа для образца. И там, среди прочего, был автопортрет. Знаете, как называлось произведение?

– Как? – с любопытством спросили слушатели, увлеченные пикантной темой.

– Сам себя через зеркало.

Оглушительный хохот был ответом на Лилино сообщение, так что даже сама она сердито зашикала на нас, опасаясь, что все это будет слышно на сцене.

– А ты, Тань, никаких автопортретов не приносила? – двусмысленно улыбаясь, спросил меня один из монтировщиков, когда эмоции улеглись.

– У меня зеркала нет, – угрюмо буркнула я.

Учитывая полный провал двух основных версий, сейчас мне было совсем не до смеха, и я решила перевести разговор в другую плоскость:

– Кстати, а сама Наталья, она имеет специальное образование?

Похоже, этот вопрос оказался для присутствующих неожиданным.

– Хм… даже не знаю, – задумалась Лиля. – Наверно, имеет. Точно знаю, что Оля художественное училище оканчивала, а Наташа… И правда, интересно. Надо будет как-нибудь спросить у нее.

– Да, Оля… – как-то неопределенно начала гримерша Валя. – Говорят, она того… стындила что-то, да чуть ли даже не у самой Натальи.

После этой фразы Валя вопросительно посмотрела почему-то именно на меня, как будто ожидая, что я должна знать все подробности этой истории.

– Да, я тоже что-то такое слышала, – сказала я, чтобы что-то сказать, – но, насколько я могла понять, все очень неопределенно.