Преступление не будет раскрыто

Когда Олег научился метко стрелять из любого положения, ползать по-пластунски как ящерица, бегать на разные дистанции как гончая собака, карабкаться по отвесным стенам как кошка и прыгать через ямы и траншеи как кенгуру, — думал всё, постиг армейскую службу. Теперь остаётся только считать дни и ждать дембеля. А оказалось на деле службу эту надо было ещё постигать и постигать, и конца краю этому не видно было.

Командир роты капитан Полубенцев нельзя сказать, что не любил своих солдат. Наоборот, в этом смысле проявлял, можно сказать, отеческую заботу. Но уж как-то чересчур. Однажды выстроил всех повзводно и, выпятив вперёд сухопарое длинное туловище и расставив тонкие длинные, как жерди, ноги, произнёс речь:

— Служить в нашей прославленной ордена Суворова и ордена Кутузова Краснознамённой гвардейской дивизии — большая честь для солдата, — громко сказал он и, осмотрев строй, продолжал на высокой ноте: — А выходите строем как стадо баранов. Противно смотреть. Противно и стыдно! Не гвардия, а табун жеребцов. На уме только бабы да похабные анекдоты. С сегодняшнего дня ни одной увольнительной в город. Ни одной! Пока не научитесь печатать шаг, как это делают бравые солдаты на московских парадах. Вопросы есть? Строй молчал.

— Нет вопросов? — сказал Полубенцев. — Вольно.

— Р-разойдись! — крикнул старшина роты.

И вот началась не просто строевая подготовка, а ходьба по всем правилам высокого искусства. Её и раньше-то солдаты не любили, а теперь и вовсе возненавидели. Но командир взвода лейтенант Подбородько требовал «печатать шаг». Он одухотворялся, когда солдаты шли чётким, красивым строем, и страшно бранился, когда кто-нибудь портил ему впечатление. Каждый день перед обедом и во время вечерних прогулок взвод пел песни. Поначалу это дело не клеилось, но поскольку ребята все были как на подбор голосистые, и запевала — младший сержант Маломура — удивительно заражал всех своим искренним, мягким, задушевным тенором, дело пошло.

Олегу запомнился один эпизод. Как-то летом взвод был на учениях, и все ребята устали неимоверно. После учений шли строем на обед. Гимнастёрки на спинах взмокли от пота. Сам Подбородько тоже намотался и то и дело вытирал платком лицо. Однако, когда вышли на прямую аллею, ведущую к столовой, он потребовал, как всегда, выправку и твёрдый шаг.

— Мигулько! — крикнул он. — Поправь гимнастёрку! Васильев! Ноги волокешь как битюг, гляди, пыль поднял! Мазихин, не семени! Левой! Левой! Твёрже шаг!

Олег посмеивался, глядя, как идущий впереди его широкоплечий Мазихин путал шаг и не мог угадать в ногу. Мазихин приостановился, чтобы ударить вместе со всеми левой, но Олег шутя толкнул его в затылок, тот, осклабившись, обернулся, а командир взвода закричал:

— Осинцев! Я те дам!

Олег оглянулся. Подбородько грозил ему пальцем.

— Твёрже шаг! — командовал лейтенант. — Твёрже, ещё твёрже. — И когда убедился, что шаг был хороший, приказал: — Маломура, запевай!

Маломура сделал ещё два-три шага и начал своим мягким голосом:

Над полями перекатными

И лесами необъятными,Под разрывами гранатнымиПесня ласточкой летит.

Взвод подхватывал:

Эх, Россия, любимая моя,Земля родная, берёзки-тополя,Как дорога ты для солдата,

Родная русская земля.

Солдаты пели складно, звонко, потрясая раскалённый от жары воздух. Подбородько тоже пел. Опять послышался голос запевалы:

Всё, что дедами построеноИ отцовской кровью вспоено,Мы, твои сыны и воины,Поклянёмся отстоять.

За ним дружно подхватили все:

Эх, Россия…

Солдаты увлеклись песней и не сразу заметили стоявшую в стороне легковую машину и возле неё командира полка Горбатовского с многочисленными наградами на груди и генерала из штаба округа. Полк уже бывал в Афганистане. Многие, в том числе Горбатовский, вернулись оттуда с боевыми орденами, а двое — командир взвода молодой лейтенант и командир отделения сержант последнего года службы — получили звание Героя Советского Союза. Лейтенант уехал в Москву в военную академию, а сержант после демобилизации вернулся домой. Портреты героев с золотыми звёздами на груди висели в классной комнате для политзанятий, и Олег часто на них посматривал и думал, что было бы неплохо вернуться к Марине с такой вот наградой.

Подбородько увидел командира полка и генерала и прервал песню.

— Равнение налево! — крикнул он.

Все умолкли, опустили руки по швам и повернули головы налево. Завидев начальство, солдаты расправили плечи, выгнули груди колесом и так стали печатать шаг, содрогаясь телами, что генерал и полковник, вскинув руки к козырькам фуражек, долго отдавали честь.

— Чей взвод? — спросил генерал, обращаясь к полковнику Горбатовскому.

— Лейтенанта Подбородько.

— Хорошо поют. И идут хорошо. Орлы! Полковник промолчал, придерживая руку у козырька.