Преступления Алисы

– Что происходит с этой девчонкой, Артур? Я не могу связаться с ней с тех самых пор, как она уехала в Гилдфорд, уже начинаю подозревать, что она просто не отвечает на мои звонки. Не понимаю, к чему такая таинственность? Что бы она там ни обнаружила, я, кажется, имею право немедленно об этом узнать: ведь это я предложил послать ее туда. – Я понял, что перед нами Торнтон Ривз. Он говорил с Селдомом наигранно возмущенным тоном: дескать, они слишком хорошо знакомы, чтобы по-настоящему друг на друга сердиться, а он к тому же скорее огорчен, чем рассержен. – Я ей полностью доверял. И вдруг, в самый решительный момент, она выходит на связь со своим бывшим научным руководителем. Хорошо бы она нашла документ чисто математического характера, иначе у нее возникнут проблемы со мной.

Селдом попытался представить меня, но Ривз даже не подумал освободиться от чашки и пончика, просто поднял брови и направился на свое место посередине стола.

– И тем не менее вряд ли документ носил чисто математический характер, – промурлыкал себе под нос очень старый мужчина, когда мы наконец добрались до термосов.

Он наливал себе кофе дрожащей рукой и был, казалось, так же сосредоточен на том, чтобы не уронить пирамидку сахара, которую зачерпнул ложкой, как и на своих неспешных рассуждениях. Я догадался, с мучительным усилием наложив на фотографию из книги течение времени, полет его безжалостной стрелы, а главное, подметив волосы, заплетенные в косу, что этот трясущийся старец, очевидно, и есть легендарный Рэймонд Мартин. На нем были широкие бермуды, сандалии и белая футболка с надписью большими красными буквами: «Слишком поздно умирать молодым». Он смотрел на Селдома искоса, не решаясь развернуться совсем, словно боялся резким движением нарушить шаткое равновесие полной чашки и сбить нечеткую траекторию ложечки с сахаром.

– Получив твое сообщение, дорогой Артур, я сразу задался вопросом, какая важная причина заставила созвать экстренное заседание. Сначала я питал определенные надежды, поскольку приглашение исходило из Института математики и было подписано твоим прославленным именем. Может, найдено решение одной из многих головоломок и логических загадок, какие составил Кэрролл за свою жизнь? Или извлечен из архивной пыли чертеж одного из изобретений, которыми он так гордился: аппарата, позволяющего делать записи в темноте; измерителя скорости для трехколесных велосипедов; игры в буквы, предвосхитившей скраббл? Или новый, неизвестный перечень «Задач на подушке»?[10] Или какое-нибудь из его шуточных исследований о фигурах силлогизмов? Или, вдруг, первый вариант остроумнейшей статьи о детерминантах? Но потом я вник в факт, что ты ничего не пожелал сообщить заранее. Наивный я человек: кого в наше время может заинтересовать его, Кэрролла, блестящий ум? Тогда я снова задумался: что это за открытие, о котором ничего нельзя сказать заранее, чтобы не выдать его целиком? Вероятно, в очередной раз то же, что и всегда. Итак, без необходимости прибегнуть к modus ponens[11]

от противного, я смог проникнуть в суть предполагаемой темы и даже был бы готов сам записать ее в протокол, если бы не факт, что рука мне уже не вполне подчиняется. На данный момент скажу лишь то, что я всегда повторял по поводу данной темы: надеюсь, мне не придется слишком править мои книги после сегодняшнего заседания.

Селдом дождался своей очереди и наполнил чашку Джозефины в порядке молоко-кофе, а себе налил черного. Чашку поставили перед Джозефиной, и наступил момент, когда все, даже уже рассевшиеся вокруг стола, устремили на нее взгляды, с нетерпением ожидая исхода. Джозефина сделала маленький глоток и удовлетворенно кивнула.

– Ну, к счастью, на сей раз вы избрали правильный порядок, так что я могу это выпить. – Она сняла повязку и посмотрела на Селдома, ожидая, чтобы тот подтвердил ее новый триумф. – Ричард, пожалуйста, – воскликнула она, радуясь, как девчонка, – прежде чем любую другую тему, запиши в протоколе, что счет семь-ноль!

Когда я подошел к столу со своей чашкой, передо мной предстала странная пара. Мужчина был малого роста, с такими неистово черными волосами, будто только что выкрасил их. Очень прямые, разделенные на прядки, они были зачесаны от виска к виску: то ли была сделана довольно грубая попытка скрыть лысину, то ли недавно приживленная шевелюра старалась распространиться по блестящему черепу. На его лице тоже отмечалась борьба возрастов: кожа на щеках чудесным образом сохранила упругость и розовый цвет, а вот глаза пропадали в мириадах желтоватых концентрических морщин, так что трудно было решить, сделали ли ему пластическую операцию, не доведя ее до конца, или лицо его старело постепенно, начиная сверху, и щеки, как последняя милость природы, оставались незатронутыми. Очень худой, подвижный, беспокойный, он, казалось, пытался за всем вокруг присматривать, все держать под контролем. Мужчина протянул мне руку через стол для быстрого, словно удар током, рукопожатия. Селдом представил его как доктора Раджио и добавил:

– Настоящий доктор, который лечит людей.