Преступления могло не быть!

…Когда прибыли на место работы, нас выстроили. Стали назначать бригадиров. Несколько голосов крикнуло: «Дайте нам Даниила!» Были тут арматурщики, монтажники, каменщики, плотники. Разные люди: старательные и лодыри (их мы звали гладиаторами), смирные и дерзкие, веселые и хмурые. Бригадира называют отцом. По годам я в отцы не годился, многие были старше меня, но слушаться они меня слушались. Бригада — один кулак, никто не филонил. Был и порядок у нас такой, коллективно установленный. Вернемся, бывало, из кино, иной, смотришь, жрать захотел, запасов своих нет, а у соседа в тумбочке запасец есть, но он его стремится на черный день приберечь. Так было. Плохой порядок, поломали его. Все, что есть у тебя, особенно из еды, принадлежит всей бригаде. Взял из тумбочек товарища, съел никто тебе слова не скажет. Но попробуй достать что темным путем да притащить в бригаду! Публичный суд и исключение. Не хотелось мне уходить из той бригады — слишком уж мы сдружились. Иные хлопцы складывались и отсылали родителям по 30–50 рублей. А когда уходил (срок кончился), ребята справили потихоньку вечер, собрали для меня деньги: что они могли еще подарить? Я не взял их подарок. Бригада и сейчас работает хорошо, но в ней уже сменилось несколько бригадиров, а это плохо, когда часто меняют их…

Зарабатывал я прилично, отсылал домой часть заработка, но и самому оставалось. Однажды узнал о молодежной свадьбе: женились рабочий парень и рабочая девушка. Купил им на счастье подарок и попросил вручить молодым на свадьбе. От меня.

ЛЮБОВЬ

— Работал на стройке днем и ночью, нет, не хвастаюсь, что было, то было. Сколько раз замечал ее, белокурую. Промелькнет и исчезнет на телефонной станции. Не знал, что Тая телефонистка. Звоню бывало:

— Дайте первый бетонный!

Отвечает голос такой приятный. В моем воображении рисовалась девушка, похожая на ту, что вчера только исчезла в телефонной. Стал звонить чаще, иногда без всякой деловой надобности. Запомнился ее голос, как услышу, даже светлее на душе становится. Однажды не вытерпел, снял трубку и говорю:

— Девушка, давайте познакомимся.

— Попросите лучше первый бетонный, — услышал в ответ.

Я обиделся. Ведь человек всегда остается человеком. Или ко мне это не относится? Я еще был в колонии. Мы виделись издалека и догадывались: она, что я тот, кто предложил ей знакомство, а я — что она и есть избранница моего сердца.

Колония. Май. Тая пришла ко мне. Праздник весны встречали вместе. Мне разрешили жениться, что было исключением из общих правил. Женись, когда выйдешь на волю, а я еще находился в колонии. Как же мне не вспоминать тех людей добрым словом?..

На столе, за которым мы сидели, лежала инкрустированная шкатулка очень тонкой отделки. Сделана с большим изяществом и мастерством. Я невольно залюбовался ею, спросил:

— В магазине купили?

— Нет, это подарок Тае, смастерил в колонии.

Руки, привыкшие бесшумно очищать карманы и наносить удары своим жертвам, смогли же вот так терпеливо, день ото дня выделывать чудесное произведение прикладного искусства! Без преувеличения, я был поражен этим ювелирным мастерством.

— И вот настал долгожданный день свободы. Нас торжественно проводили из колонии и так же торжественно встретили новые хозяева — мастера, бригадиры, рядовые рабочие. Мы уже были знакомы, работали вместе, но теперь другое — мы свободные граждане, нет, не граждане, а товарищи. Здравствуй, новая жизнь! Разберемся ли мы в тебе, поймем ли тебя? До свидания, дорогой воспитатель Баранов, замполит Тулекаев, Черепов, Лопарев, Юрченко. Не запомнил ваших имен и отчеств! В колонии ведь больше по фамилиям общаются.

На прощанье сказал бригаде:

— Трудитесь честно! — и пошел вместе с Таей в свой дом. Вот и пришел я сюда, где мы сейчас с вами беседуем. Вот Тая, ребенок, семья. Теперь жить своим трудом, не оглядываться назад. Сбылась мечта, теперь все есть: воля, семья, работа, уют. И желание быть честным, на добро ответить добром.

ПОКЛОН ДОБРЫМ ЛЮДЯМ

— Почти пятнадцать лет прошли в заключении или же в страхе перед очередным судом. Полжизни заплевано в бараках, затоптано в грязь. Выкинутые годы, длинные, как вечность. Изнуряющее до одури безделье. Вместе со мной сидели и самые отъявленные, они не желали трудиться, они жили за счет других и презирали тех, кто не принадлежал к их миру. Они гордились своими «делами», своей мрачной славой.

У них ничего не было — ни профессии, ни семьи, ни дома. Лиши такого «славы», не поражайся его «подвигам», не таращи на него глаза в удивлении и он умрет от отчаяния, от сознания собственной никчемности и мерзости. Я вошел в этот мир безропотно, без сопротивления и вот теперь так рад, что ухожу из него. Хватит, все, «завязываю», хочу трудиться, как все честные люди.