Преступления против правосудия

М. X. Хабибуллин считает, что самооговор следует квалифицировать либо как ложный донос (если ложное самообвинение в совершении преступления совершается путем явки «с повинной» или подачи заявления в следственные органы), либо как дачу заведомо ложных показаний (если лицо делает самооговор в процессе его допроса на предварительном или судебном следствии). Однако самооговор не всегда может быть признан преступлением: субъектом дачи ложных показаний может быть только лицо, непричастное к совершению преступления, а если самооговор сделан с целью принятия на себя вины других соучастников, то такие действия нельзя квалифицировать как дачу заведомо ложных показаний, ибо субъектом данного состава не может быть подозреваемый, обвиняемый, подсудимый[567].

С критикой такого решения выступила С. С. Кузьмина, которая считает, что уголовно наказуемый ложный донос возможен только в отношении действий другого лица, поэтому самооговор не может квалифицироваться как ложный донос. Аналогично должен решаться вопрос и о самооговоре в процессе дачи ложных показаний свидетелем, поскольку последний сообщает сведения о преступном поведении других лиц, а не о собственных уголовно наказуемых действиях. Наконец, самооговор подозреваемого или обвиняемого также не может влечь ответственность за дачу ложных показаний, ибо эти лица не являются субъектами данного состава[568]

. На невозможность квалификации самооговора как лжесвидетельства указывают также В. А. Блинников и В. С. Устинов, которые в подтверждение своего вывода отмечают, что на этот случай распространяется конституционное положение о свидетельском иммунитете[569].

Л. В. Лобанова полагает, что в настоящее время нет никаких препятствий для преследования за самооговор, причем как лиц, ложно заявляющих на себя (по ст. 306 УК), так и лиц, допрашиваемых в качестве свидетеля или потерпевшего и при этом оговоривших себя (по ст. 307 УК). Свидетельский иммунитет не является препятствием для такого решения, так как в содержание иммунитета может входить лишь освобождение от обязанности изобличать себя, своего супруга или близких родственников, т. е. освобождение от ответственности может быть объяснено интересами защиты от обвинения или отвращения подозрения в совершении преступления. Но конституционная норма о свидетельском иммунитете не распространяется на самооговор, совершенный по иным причинам. Исключение составляют лишь случаи самооговора, совершенного лицом, допрашиваемым в качестве обвиняемого (подозреваемого), так как он не является субъектом дачи ложных показаний. Далее Л. В. Лобанова предлагает установить в УК ответственность обвиняемого за самооговор как разновидность оговора невиновного лица[570]

.

Таким образом, в приведенных высказываниях даны разные толкования конституционной нормы о свидетельском иммунитете. Однако, по нашему мнению, в данном случае речь должна идти вовсе не о нем, а о другом положении, зафиксированном в ст. 51 Конституции РФ, а именно — о привилегии от самообвинения (никто не должен свидетельствовать против себя самого), при которой содержанием показаний является ложная информация о неправомерных действиях, якобы совершенных лицом, предоставляющим эти сведения. Поскольку самооговор заключается в заявлениях или показаниях о собственных действиях (пусть даже фактически не совершенных данным лицом), то в силу привилегии от самообвинения автор этих заявлений не может нести ответственность ни за ложный донос (ст. 306 УК), ни за дачу ложных показаний (ст. 307 УК)

Конечно, заслуживает внимания возражение, заключающееся в том, что при самооговоре речь идет о преступлении, которое автор самоотвода фактически не совершал. Но это соображение вряд ли является весьма существенным, так как привилегия от самообвинения, закрепленная в Конституции РФ, является абсолютной, из нее не может быть никаких исключений. Другое возражение — что самооговор причиняет вред интересам правосудия — также имеет под собой реальную основу, но такой же вред причиняет любая ложь, однако не любая ложь является преступлением (например, ложные показания обвиняемого, не признающего себя виновным в совершенном им преступлении).

Обсуждались также предложения квалифицировать самооговор с целью освободить от ответственности лицо, фактически совершившее преступление, как укрывательство. М. X. Хабибуллин выступил против такого решения, мотивируя это тем, что самооговор не является физическим действием по сокрытию преступления[571]. Эта позиция основана на том, что ее автор вообще отрицает возможность совершения укрывательства интеллектуальными способами[572]

. Однако С. С. Кузьмина полагает, что самооговор следует квалифицировать именно как укрывательство[573]. К этому мнению присоединяется Н. С. Косякова, которая одновременно предлагает сделать дачу ложных показаний квалифицированным видом в составе укрывательства[574].