Преступник номер один. Уинстон Черчилль перед судом Истории

Ну, уж если такое важное признание насчет роли евреев в развязывании войны прозвучало от самого Чемберлена, который до последней возможности пытался сохранить мир с Гитлером, то что же тогда говорить о всецело зависимом от евреев Черчилле, который все предвоенные годы только и делал, что наотмашь критиковал миротворца Чемберлена, громил и честил на все корки Гитлера и призывал Англию готовиться к войне с Германией?! Черчилль сыграл далеко не последнюю роль в том, что Чемберлен изменил своей миссии миротворца.

В своих мемуарах Черчилль задним числом стремился подчеркнуть свою близость к давно покойному Чемберлену, а вовсе не разногласия с ним (так его позиция выглядит более объективной и убедительной). Однако в действительности к 1939 году он возглавлял в английском парламенте самую ярую оппозицию Чемберлену среди консерваторов, в составе примерно 60–70 человек, которая требовала не только подготовки к войне, но и заключения антигитлеровского военного союза с Францией и СССР, а Чемберлена периодически подвергала травле. Эта относительно немногочисленная группа была, однако, настоящей клакой, владевшей в том числе непарламентскими способами выражения своего мнения и обладавшая мощными связями с общественными организациями и средствами массовой информации тогдашней Англии. Это были, выражаясь современным языком, мастера пиара, среди которых на первом месте был сам Черчилль. По мере надобности они включали свои политические механизмы.

К примеру, Черчилль упоминает «картину страстей, которые разгорелись в Англии в связи с Мюнхенским соглашением». Но кто же, как не сами оппозиционеры разожгли эти страсти? Да он и не скрывал этого: «Мы, оказавшиеся в то время в меньшинстве, не обращали внимания ни на насмешки, ни на злобные взгляды сторонников правительства. Кабинет был потрясен до основания…» Застрельщиком выступал сам Черчилль: «Длительные прения не уступали по силе страстям, бушевавшим вокруг проблем, поставленных на карту. Я хорошо помню, что буря, которой были встречены мои слова: «Мы потерпели полное и абсолютное поражение», заставила меня сделать паузу, прежде чем продолжать речь». В то время конъюнктура сложилась для черчиллевцев неблагоприятно, но… «тридцать или сорок несогласных с правительством консерваторов могли только выразить свое неодобрение, воздержавшись от голосования. Так мы и сделали – дружно и официально». Что ж, обструкция – тоже метод.

В своем выступлении Черчилль прибегнул к нешуточным угрозам бывалого демагога: «Народ должен знать правду. Он должен знать, что нашей обороной недопустимо пренебрегали и что она полна недостатков. Он должен знать, что мы без войны потерпели поражение, последствия которого мы будем испытывать очень долго». На самом деле в этих словах была совершенно несносная двойная ложь, и Черчилль отлично сам это знал. Ведь, во-первых, никто не сделал столько для перевооружения Англии, сколько Чемберлен, прилагавший к тому все усилия еще в бытность свою министром финансов в двух (!) предыдущих правительствах. А во-вторых, поражением-то для Англии станет вовсе не декларация мира, заключенная в Мюнхене, а «декларация войны», подписанная с поляками в Лондоне в августе 1939 года. Правда, чтобы понять это, народам понадобятся многие десятки лет, но такие информированные и понимающие люди, как Чемберлен и Черчилль, оценили все с самого начала…

Как уже говорилось, Черчилль привычно взывал к моральным ценностям, как всегда поступают те, кому не хватает реальных аргументов: «Это только начало расплаты. Это только первый глоток, первое предвкушение чаши горечи, которую мы будем пить год за годом, если только мы не встанем, как встарь, на защиту свободы, вновь обретя могучим усилием нравственное здоровье и воинственную энергию». Банальный, но неизбежный ход испытанного демагога, однако эти слова, широко растиражированные ангажированной прессой, воздействовали на сознание многих людей. Подобного рода воздействие Черчилль и его соработники не уставали возобновлять до самого начала войны. И они, как ни странно, преуспели: народ не вышел, как это было в случае с Чехословакией, на улицы с требованием защитить Польшу, но идея о том, что такая защита есть для Англии – дело чести, что надо следовать данным обязательствам, глубоко укоренилась в хорошо промытых мозгах масс. О том, что речь на деле идет о защите не поляков, а польских евреев, они и думать не думали.