Преступники и преступления. Законы преступного мира. 100 дней в СИЗО

И Иван Федорович прямо с вокзала с головой окунулся в активную, бурную деятельность по заранее составленному плану. Наспех переговорив с членами комиссии, пожелал встретиться с активом курса.

Пришла староста и несколько наиболее заводных организаторов по части обедов, ужинов и танцев, имеющих, естественно, больше средств, чем знаний.

— Так-с, мои дорогие, — тепло, по-дружески начал Иван Федорович, — вот и подошли вы к самому важному рубежу в своей жизни. У вас праздник. Вы имеете возможность продемонстрировать знания, которые приобрели за годы учебы. Но не советую превращать этот праздник в непробудную пьянку и гульбу. Люди вашего круга всегда оказываются большими охотниками поразвлечься на государственных экзаменах. Позволяют себе прямо-таки невообразимые вещи. Один из моих преподавателей по кафедре вчера прибыл из Донецка. Рассказывает, что студенты подсунули ему на прощание чемодан, полный бутылок армянского коньяка. Ну куда это годится? Я понимаю, торжества такого рода не обходятся без игривости нравов с обеих сторон, но нельзя же терять чувство меры…

Оставив свои точные гостиничные координаты и пообещав консультации в любое время дня и ночи, профессор любезно распрощался с активистами. А они уже знали, что делать и как. Спешным порядком собирали с носа по сто тысяч на сервисное обслуживание по самому высокому классу.

Мельника поили в лучших ресторанах города и его окрестностях, возили по живописным лесам и озерам, засыпали подарками и цветами, а жгучая вдовушка Зина укладывала в постель и рассказывала сказки Шехерезады из «Тысячи и одной ночи», только покороче, ибо Иван Федорович переходил сразу к телу и отключался.

Спустя месяц профессор уже делился со своим другом-доцентом богатыми впечатлениями, показывал содержимое, вывезенное из командировки. У Пивня от таких откровений появлялся завистливый озноб, пальцы судорожно сжимались в потные кулаки, и мучила изжога от густого немецкого пива.

— Зачем ты столько берешь? — возмущался он. — Поймают — выгонят из университета!

— Это тебя, дурака, засекут и уволят, а у меня все чисто, меня благодарят!

И как всегда бывает в таких случаях, неравномерное распределение благ и капитала, следуя известным классикам научного коммунизма, порождает только революционную ситуацию, то бишь агрессивное противостояние даже между верными соратниками и близкими людьми. К тому и шло. Петр Петрович уже не только в мечтах, но и на практике пытался изжить своего лучшего друга с белого света. Расчет был дальним и тонким. Увольнение Мельника давало ему все шансы занять место заведующего кафедрой и пожинать такие же плоды. Он долго целился и на этот раз не промахнулся. Помогла излишняя откровенность Мельника о своих успехах на Волыни.

Пивень действовал просто и наверняка. Сочинил длинную жалобу под именем одного из преподавателей, который неделю назад эмигрировал в Израиль. Указал о всех злоупотреблениях профессора, перечислив рестораны, подарки и суммы денег, собранные студентами. Описал с таким знанием дела, что администрация Президента, куда адресовалась петиция, немедленно среагировала, подключив соответствующие службы и начав дотошный разбор указанных фактов.

Такого потрясения Иван Федорович не ожидал и вынести не смог. За полгода в общем-то бесполезного, недоказуемого следствия перенес два инфаркта. Третий оказался роковым.

* * *

После пышных похорон Пивень Петр Петрович, как и ожидалось, был утвержден заведующим кафедрой со всеми вытекающими для него заманчивыми последствиями.

Высокий ранг и широкие возможности взбодрили его и подтолкнули к новым битвам за почести и наслаждения. Первую атаку без промедления он провел на интимном фронте. Ее стратегической задачей стали кадровые перестановки. Он решил заменить тридцатипятилетнюю Аллу Гоцкую двадцатидвухлетней Олечкой Битой, студенткой пятого курса, метящую в аспирантки и признающую допустимыми все средства, ведущие к поставленной цели.

Но Аллочка заартачилась. Уговоры, просьбы и разъяснения Пивня о необходимости порвать отношения и удалиться из квартиры только разжигали в ней ревность и неуступчивость.

— Ну хочешь, я выложу тебе тысячу долларов! — однажды с жару выпалил раздраженный Петр Петрович.

— Не хочу.

— Чего же ты хочешь?

— Квартиру.

— Но я же снял ее по договору на три года. Через десять месяцев ее все равно у тебя не будет!

— И тебя не будет! — отрезала Гоцкая, имея на то довольно веские основания.