Превосходство Борна

Ее длинные каштановые волосы падали ему на лицо, она прижималась к нему всем телом, касаясь губами его губ. Дэвид открыл глаза и улыбнулся. Все это наяву, будто и не было кошмара, ворвавшегося в их жизнь. Совершенное над ними насилие не сломило ни его, ни Мари, хотя они и были на краю пропасти, где их ждали лишь ужасные муки и в конечном итоге — смерть.

Одна только мысль о том, что они снова вместе, переполняла его душу блаженством. У него есть все, что ему нужно, — значительно более того, о чем он мечтал.

Дэвид начал восстанавливать в памяти события последних двадцати четырех часов. На губах его заиграла улыбка, из горла вырвался короткий смешок. Никогда ничего не знаешь заранее. Они с Моррисом Пановым изрядно набрались, пока летели из Гонконга на Гавайи. Зато Алекс Конклин попивал чай со льдом, содовую или еще что-то в том же роде, как бы желая дать им понять несообразность того, чем они занимались. Свою праведную миссию он осуществлял молча, без нотаций, но с выражение тихой скорби на лице. Когда известного психиатра рвало в душном маленьком туалете самолета, Мари поддерживала его голову и затем, когда Мо погрузился в глубокий сон, укрыла врача одеялом. Мягко, но решительно отвергнув любовные притязания мужа, она компенсировала свой отказ чуть позже, когда они прибыли в отель в Кахале.[239] Восхитительная, чудная ночь любви, о какой грезят в юности, развеяла все ужасы и кошмары.

Алекс?.. Ах да, он вспомнил: Конклин вылетел первым коммерческим рейсом из Оаху в Лос-Анджелес, откуда путь его лежал в Вашингтон.

— Кое у кого там такие головы, которые стоит оторвать, — пояснил он, — и я намерен сделать это.

Александр Конклин взялся за выполнение очередной в своей богатой событиями жизни задачи, заключавшейся в данном случае в составлении отчета.

Ну а Мо?.. Моррис Панов?.. Гроза безмозглых психологов и шарлатанов от его профессии? Он находился в смежной комнате и, без сомнения, страдал от самого сильного в своей жизни похмелья.

— Смеешься? — прошептала Мари, не открывая глаз и прижавшись лицом к шее мужа. — Что, черт возьми, так развеселило тебя?

— Ты, я, мы… В общем — все.

— Я так и не поняла, чему ты улыбаешься. Но мне показалось, что я услышала человека, которого зовут Дэвид.

— Только его ты и будешь слышать с этих пор.

Раздался стук в дверь, выходящую в смежную комнату. Это был Панов. Уэбб встал с постели, прошел торопливо в ванную и, взяв полотенце, обернул его вокруг бедер.

— Секунду, Мо! — крикнул он, подходя к двери.

Моррис Панов, бледный, но совладавший с хмельным недугом, стоял за дверью с чемоданом в руке.

— Могу я войти в храм Эроса?

— Ты уже здесь, приятель!

— Надеюсь, что так. — Проходя к креслу мимо стеклянной двери на балкон, откуда открывался вид на гавайский берег, психиатр обратился к лежавшей в постели Мари: — Добрый день, дорогая! Не суетись, не бросайся готовить еду и не смущайся, если будешь вылезать из постели: я ведь врач, как-никак.

— Как твое самочувствие, Мо? — Мари села, натянув на себя простыню.

— Много лучше, чем три часа назад, но ты все равно не поймешь меня: тебе же не присущи такие слабости.

— После такого перенапряжения ты просто должен был расслабиться.

— Если бы ты, милая моя леди, потратила сто долларов за час, как сделал это я, то я заложил бы свой дом и сам заплатил бы за свое лечение в собственной же клинике за пять лет вперед.

— Занятно было бы! — улыбнулся Дэвид, садясь напротив Панова. — А почему ты с чемоданом?

— Уезжаю. У меня пациенты в Вашингтоне, которые, надеюсь я, еще нуждаются во мне.

Воцарилась тишина. Дэвид и Мари смотрели на Морриса Панова.

— Что тебе сказать, Мо? — произнес Уэбб. — Как сказать?

— Не говори ничего. Скажу я. На долю Мари выпало столько страданий, что не каждый выдержал бы их. Она — человек исключительно стойкий и такой же будет и впредь. Конечно, это жестоко, но мы порой ожидаем слишком многого от некоторых людей. Не очень-то справедливо, но ничего не поделаешь.

— Я должна была выжить, Мо, — произнесла Мари, глядя на мужа. — Выжить, чтобы вернуть его. В этом-то и все дело.

— А ты, Дэвид, прошел через такие испытания, которых никто не выдержал бы, кроме тебя. Так что тебе теперь не нужны мои дурацкие советы, чтобы разобраться что к чему. Отныне ты — это ты, и никто другой. Джейсона Борна больше нет, и он никогда не вернется. Живи своей жизнью, Дэвид Уэбб! Мари и Дэвид — вот все, что есть и чему должно быть. Но если вдруг в какой-то момент тревоги вернутся, — во что я лично не верю, — то позови меня и я прилечу в Мэн первым рейсом. Я люблю вас обоих, а бифштексы, которые готовит Мари, — просто чудо!

Багровое закатное солнце медленно погружалось в Тихий океан. Они шли вдоль берега, крепко взявшись за руки, их тела соприкасались просто и естественно.

— Что делать, если ненавидишь какую-то часть самого себя? — спросил Уэбб.