Превратности любви

Отношения между супругами Вилье были мне непонятны. Они были чрезвычайно предупредительны друг к другу; Соланж держалась с ним непринужденно-нежно, звала его то Жако, то Жаку и даже ни с того ни с сего целовала его. А между тем достаточно было провести с ними несколько часов, чтобы стало ясно, что настоящей близости между ними нет, что Вилье не ревнив и заранее, с некой высокомерной покорностью, мирится с сумасбродными выходками жены. Ради чего он живет? Ради другой женщины? Ради своих рудников, пароходов и марокканских пастбищ? Я этого не понимала и недостаточно интересовалась им, чтобы ломать себе над этим голову. Я его презирала за то, что он так снисходителен. «Ему так же не хочется находиться здесь, как и мне, – думала я, – и будь он чуть потверже, ни он, ни я тут не оказались бы». Филипп купил швейцарскую газету и стал переводить курс ценных бумаг на французские франки; думая угодить Вилье, он завел с ним разговор об акциях. Вилье с небрежным видом игнорировал причудливые названия каких-то мексиканских или греческих фирм – подобно тому как знаменитый писатель усталым жестом отмахивается от почитателя, который некстати ссылается на его произведения. Повернувшись ко мне, он спросил, читала ли я «Кенигсмарк».[23] А маленький поезд все кружил среди мягких, белых очертаний гор.

Почему Санкт-Мориц остался в моей памяти как декорация для комедии Мюссе – веселой, нереальной и в то же время полной сосредоточенной меланхолии? Словно сейчас вижу, как мы ночью выходим из вокзала; ощущаю суровый и благотворный мороз, вижу на снегу яркие пятна света, сани, осликов в сбруях с красными, синими, желтыми помпонами и множеством колокольчиков. Потом чудесное, нежащее тепло гостиницы, в холле – англичане в смокингах и наша огромная теплая комната, где я была счастлива почувствовать себя наконец хоть на несколько минут наедине с мужем.

– Филипп, поцелуйте меня, надо освятить эту комнату… Ах, как мне хотелось бы поужинать тут же, только вдвоем… А придется переодеться, опять встретиться с этими людьми и говорить, говорить…

– Но ведь они очень милые…

– Очень милые… когда их не видишь перед собою.

– Как вы суровы! Разве вы не считаете, что в дороге Соланж была очаровательна?

– Послушайте, Филипп, вы в нее влюблены!

– Ничуть не бывало. Почему вы так думаете?

– Потому что, если бы вы не были влюблены, вы не вынесли бы ее и в течение десяти минут… В общем, о чем она говорила? Можете вы извлечь хоть одну мысль из всего, что она наболтала?

– Отчего же… У нее тонкое чувство природы. Она очень поэтично говорила о снеге, о елках… Вы не согласны?

– Да, иной раз она схватывает какой-то образ; но это доступно и мне, как и вообще всем женщинам, когда они дают себе волю… Это их естественная манера мыслить… Но между Соланж и мной большая разница: я слишком вас уважаю, чтобы выкладывать перед вами все, что мне взбредет в голову.

– Дорогая моя, – возразил он с мягкой иронией, – я никогда не сомневался ни в вашей способности придумывать всякие милые вещи, ни в скромности, которая не позволяет вам высказывать их вслух.

– Не смейтесь надо мной, мой друг… Я говорю серьезно… Если бы вы не были немного увлечены этой женщиной, вы заметили бы, что она непоследовательна, что она перескакивает с одного на другое… Разве я не права? Ответьте, положа руку на сердце. – Совсем не правы – ответил Филипп.

XI

Эту поездку в горы я вспоминаю как жестокую пытку. Уезжая, я, конечно, сознавала, что от природы не способна к спорту, однако я думала, что мы с Филиппом вместе станем преодолевать трудности как начинающая пара и что это будет очень увлекательно. В первое же утро я убедилась, что Соланж Вилье во всех этих играх проявляет божественную ловкость. Филипп был менее натренирован, однако обладал изяществом и гибкостью; мне сразу же пришлось стать свидетельницей, как они, веселые, вместе катаются на коньках, в то время как я с трудом ковыляю по льду, поддерживаемая инструктором.

После обеда, когда мы располагались в холле гостиницы, Филипп и Соланж сдвигали свои кресла и весь вечер проводили в болтовне, в то время как мне не оставалось ничего лучшего, как выслушивать финансовые теории Жака Вилье. Это было время, когда фунт стерлингов котировался в шестьдесят франков; помнится, Вилье сказал мне как-то:

– Сами понимаете, что это далеко не соответствует действительной ценности фунта. Вам следовало бы посоветовать мужу, чтобы он хотя бы часть состояния обратил в иностранную валюту, потому что, разумеется…

Иногда он мне рассказывал о своих возлюбленных, не скрывая при этом имен:

– Вам, вероятно, говорили, что у меня роман с Дженни Сорбье, артисткой? Это уже не соответствует истине, нет! Я очень любил ее, но все это уже в прошлом… Теперь у меня мадам Лотри… Вы ее знаете? Это красивая женщина, очень тихая… Человеку вроде меня, которому приходится вести беспрестанную деловую борьбу, нужна в женщине нежность очень спокойная, почти животная…