Превратности судьбы

Вы уже поняли, наверное, что я таких сюрпризов просто-напросто не переношу. Вот и теперь – даже не посоветовавшись, меня назначили папашей!

Что ж, я налил две рюмки коньяка – свою я залпом выпил, а Лулу только пригубила – и приготовился выслушать историю о том, как, то есть каким неповторимым образом, сам ничего подобного не предполагая, я докатился вдруг до жизни такой. Новоявленная дщерь забралась с ногами на диван и, закурив предложенную мною сигарету, приготовилась к рассказу. Однако прежде, чем позволить ей начать, я должен пояснить кое-что из того, что предшествовало этому свиданию. Очень уж не хотелось бы прерывать исповедь Лулу или отвлекаться в область метафизических гипотез по поводу того, что было бы, если б мы не встретились или я выбрал себе другое место для работы. Опуская воспоминания о лучезарном детстве и не менее беззаботной юности, я возвращаюсь всего лишь на пару дней назад. Так ведь иной раз и одного дня вполне достаточно, чтобы радикально изменить чью-либо судьбу или же понять, что вся прошедшая жизнь была не более, чем подготовкой к этому событию. Итак, начнём всё по порядку.

Глава 2

Каждый вечер…

Каждый вечер, едва зажгутся уличные фонари, я собираюсь на работу. Летом темнеет поздно, а в тех столичных кварталах, где добропорядочные горожане уже готовятся отойти ко сну, к этому времени становится и вовсе жутковато. Однако, несмотря на окутавшую город духоту, на опасение быть ограбленным или избитым, я надеваю малиновый пиджак с потёртыми розовыми отворотами, по своему покрою скорее напоминающий ливрею, видавшие виды парусиновые штаны, сандалии на босу ногу и, сунув в карман свёрток с бутербродами, выхожу за порог своего дома.

Надо ли говорить, что обозначенные мною приметы были бы очевидной неправдой, случись описываемые события в иное, менее подходящее для прогулок время года. Но на дворе всего лишь середина августа, и потому не стоит напрягать своё воображенье, пытаясь представить себе, как выглядело бы моё одеяние в осеннюю слякоть или же в лютый январский мороз.

Столь же бессмысленным было бы намерение поразмышлять о превратностях унылого ночного бдения безвестного портье в пятизвёздочном отеле, поскольку признаюсь сразу, что не довелось мне обретаться в этой должности ни в «Рице», ни в «Шератоне», а потому случайных и явно нежелательных встреч с призраками прошлого, способными потревожить не слишком отягощённую воспоминаниями мою совесть, вовсе не предвидится. Тем более, если даже покопаться в памяти ещё раз, вряд ли в ней что-либо достойное сожаления найдётся хотя бы потому, что ничего такого, похоже, у меня и не было. Ну разве что два-три романа с замужними дамами, да и то, пожалуй, их тогдашних супругов я бы не отнёс к числу своих ближайших друзей.

Из всего сказанного существенно лишь то, что моё рабочее место располагается не в солидном отеле, и даже не в меблированных комнатах, сдаваемых, как правило, всего-то на несколько часов либо на одну бессонную ночь бесприютным парочкам, которым не терпится дать друг другу немного душевной теплоты и ласки. А то ведь ещё бывают и на редкость стеснительные клиенты, чем-то похожие на меня. Те самые, что не решаются привести девчонку в свою холостяцкую квартиру на виду у сидящих на скамейке близ дома пожилых матрон, да к тому же под пристальным взглядом бдительной консьержки. Она бы и сама не прочь приголубить старичка, сколько краски изводит, чтобы скрыть седину, а толку-то… Нет, правда, в последнее время и вовсе – как приговор! То и дело стали возникать прежние подруги, заботливо осведомляясь, мол, ты по-прежнему один или свято место пусто недолго оставалось? Ну и что им на это отвечать – что-то вроде «вам-то, милые дамы, какое дело?».

Впрочем, по поводу «старичка» я, видимо, загнул. Больше сорока, ну, скажем, сорока пяти, мне не дают – конечно, если не заглядывать в мой паспорт. Однако соседи всё про всех знают. Можно подумать, будто вылёживались мы всем подъездом в одной палате для недоношенных детей в том самом роддоме имени Грауермана, что располагался когда-то на Арбате. И с той поры по должности либо по велению души надзирали они за мной с превеликим тщанием, а потому все сколько-нибудь существенные события моей личной жизни знают наперечёт. Во всяком случае, такое иногда складывается впечатление, если судить по их вроде бы ни с того ни с сего приветливым, а иногда и просто до омерзения сочувственным взглядам, словно бы понимают они обо мне гораздо больше, чем в собственной биографии разбираются. Но это к слову, притом выражаясь их не слишком-то изысканным языком.