Превратности судьбы, или Полная самых фантастических приключений жизнь великолепного Пьера Огюстена Карона де Бомарше

«Неужели понадобится, чтобы, оказавшись среди вас, я, ослабленный умом и телом и уже не способный отстаивать свои права, буду вынужден просить, держа оправдательные документы в руках, чтобы меня доставили на носилках ко входу в ваши национальные собрания и тут, протягивая тот самый колпак свободы, который я больше, чем кто-либо другой, помогал вам водрузить на голову, обратился к вам с мольбой: “Американцы! Подайте милостыню вашему другу, чьи услуги во всей их совокупности не заслужили иного вознаграждения, кроме обола Велизария”?..»

Как и следовало, американцы не дают ему и обола. В июне 1795 года ему все-таки приходится продать проклятые ружья английскому правительству, уже за бесценок. В сущности, эта продажа уже не наносит ущерба его возлюбленной Франции, поскольку после успешного штурма Тулона и укрепления позиций на Рейне эти ружья уже не имеют большого значения, а жалкие гроши, которые он выручают, позволяют ему кое-как дотянуть до конца эмиграции.

Он ещё пристальней следит за тем, что происходит во Франции. Его сердце наполняется радостью, когда он узнает о новых победах революционных солдат, плохо обученных и вооруженных, зато горящих патриотизмом и ненавистью к врагам. Их ведет в бой великая идея «мир хижинам, война дворца!», и они побеждают тех, кто их хижинам объявил войну. Возрождается его давняя мечта о торжестве Франции, надежда на то, что она наконец займет достойное, то есть первое, место в Европе, ради чего он отдал столько энергии и лучших лет своей жизни.

Его потрясает жестокость гражданской войны, которую интервенты поддерживают и разжигают на юге и западе. В этой, междоусобной войне обе стороны не знают пощады. Он не в силах с эти мириться. Когда до Гамбурга добирается весть о победе при Кибероне, он обращается к Комитету общественного спасения с громадным посланием и призывает его к милосердию:

«Граждане, члены нынешнего состава Комитета, благоволите ещё раз внять прямому обращению к вам гражданина, несправедливо изгнанного из отечества, но по-прежнему преданного ему и выступающего в защиту не своих собственных интересов, но тех, которые, по его разумению, в настоящее время являются вашими собственными и одновременно интересами нации.

Мне помнится, в дни моего отрочества, когда у дофина, отца Людовика ХV1, родился первый ребенок, меня взяли из коллежа, чтобы я мог увидеть, как празднуется это событие. Ночью, обегая иллюминированные улицы, я был поражен транспарантом, установленным на крыше тюрьмы, который энергично возглашал: “Даже во мраке”. Эти слова так пронзили меня, что, мне кажется, я их читаю сейчас. Народная радость проникла повсюду, вплоть до ужасных темниц. Я повторяю сегодня вам то, что гласил этот транспарант (рождение ребенка королевской крови в те времена было событием радостным), в связи с событием куда более значительным. Радость от замечательного триумфа наших солдат при Кибероне проникла в мое сердце на этом немецком чердаке, где я стенаю вот уже два года, прячась под чужим именем от всякого рода несправедливостей, которые изливаются на меня в родной стране. “Даже во мраке” может служить эпиграфом к моему положению.

И вот я, гражданин, страдающий во мраке, хочу поделиться с вами соображениями о последствиях этой Киберонской победы, имеющей решающее значение для установления мира, о котором мечтаем мы все.

Если вы, великодушные победители, не употребите во зло свой триумф и не превратите его в бойню, вы стяжаете уважение всех партий. Римляне бывали беспощадны к врагу только в годину бедствий – стоило им взять верх, они проявляли величие и великодушие. Такое поведение, благородное и твердое одновременно, создало им мировую империю. Нет мести полней и плодотворней, чем проявление великодушия к побежденным и покоренным французам, которое покорит вам всех остальных.

Позвольте мне привести вам пример успешности поведения, которое рекомендую я вам. Сходство положений здесь поразительно.