Превыше чисел

Перед сессией Аню стал мучить кашель. Стоило пересидеть над учебником, преодолевая долгим трудом новые понятия, как начиналось «щекотанье» в горле, и Аня глубоко закашливалась и долго не могла передохнуть. Аня привыкла работать, прокладывая новые дороги в мозгу, как пахали ее предки и как трудятся крестьяне — тщательно и все доводя до конца. И вот теперь только начинало видеться решение и, как начало рассвета, возникала некая отдаленная ясность, вдруг начиналась эта нелепость с кашлем, и Аня захлебывалась до слез и никак не могла остановиться. Ни таблетки, ни горячий чай с медом, ни маленькие мятные конфетки, которые всегда помогали какой-то тетинаташиной подруге, — Ане не помогали, хотя тетя Наташа, обретя в ее кашле некоторый авторитет, не жалела ни советов, ни лекарств и даже, вопреки горячей любви к себе, терпеливо переносила свои пробуждения от грома Аниного кашля. Но стоило Ане, бросив занятия, думать «ни о чем» и, откинувшись на спинку кресла, слушать, полуслушая, теткины изобретаемые на ходу лекарства или ее бесконечные рассказы о том, что она видела при очередном обходе магазинов, — кашель проходил, как будто его и не было. В конце концов, тетя Наташа повела Аню к врачу, сделали даже просвечивание, но все было в порядке, наоборот, врач сказал, что у Ани прекрасное расположение диафрагмы и такое дыхание, которому может, позавидовать любой спортсмен. Врач предположил, что Анин кашель аллергического происхождения, и объяснил, что это значит. Тетя Наташа подробно расспрашивала об аллергии, незаметно перейдя на себя и обнаружив множество симптомов этого интересного заболевания. При этом она так внимательно, даже проникновенно слушала и так значительно взглядывала на Аню, стараясь увлечь ее в дебри аллергии, как будто это был рассказ о баскервильской собаке, причем события его непосредственно касались Ани и тетки, а старенький лукавый доктор — вдохновенным сыщиком Холмсом.

Теткины телефонные разговоры неизбежно переходили теперь на аллергию, а с племянницей возникла видимость контакта на почве неразгаданного кашля. Аня хмурилась и смирялась с теткиными заботами: она никогда ничем не болела, а тут вдруг кашель и какая-то аллергия — неопределенность, не раскрытая ни в одной теореме, а потому казавшаяся несерьезной, но кашель все-таки был и мешал… И Аня терпеливо ела таблетки вперемежку с гомеопатическими микстурами и сладкими шариками, из которых тетка составила целую систему приема, наподобие Периодической таблицы Менделеева. Поглощая эти систематизированные шарики, Аня печально думала, что, наверно, ей не по силам учеба в таком сложном вузе с необъятной программой по математике, и организм ее борется кашлем против перегрузки. Это была мудрая мысль, но, понимая эту мудрость, Аня улыбалась такой двойственности, потому что забавно, когда ваше тело борется с вашим тщеславным желанием учиться именно математике и именно в этом трудном вузе. В утешение себе она вспомнила древнейшую египетскую аксиому, двойственную и простую, на которой, однако, воздвигались очень сложные теоретические построения и вершины их были доступны немногим. Эта аксиома особенно нравилась Ане, потому что напоминала ей постоянную присказку Стаса: может быть так, а может быть совсем наоборот. И в конце-то концов, не бросать же высшее образование после двух лет учебы, на которую она тратила все без остатка силы, так что пяти пальцев достаточно, чтобы сосчитать ее развлечения за эти два года! А деревенские родственники с их не то что уважением, а прямо-таки восхищением ее единственными в роду способностями! А бабушка, которая одна ее вынянчила, и воспитала, и все ей прощала, что бы она ни выдумала! Не зная не только математики, но забывая иногда, как пишутся иные буквы, бабушка хорошо разбиралась в людях и любила в Ане не только внучку, родную кровь, но и человека, с которым всегда и всем необходимо будет считаться.

Накануне весенней сессии приходилось заниматься, пока не свалит сон или ненавистный кашель, и Аня старалась изо всех сил, преодолевая все и, действительно, грызя науку, как гранит. Не раз оглушенная бессонными ночами и приступами кашля, который налетал, как смерч, и, истерзав, улетучивался, Аня сидела за огромным, как плацдарм, письменным столом, заваленным учебниками, пораженная своей пустотой и тупостью, в которой было только животное удовольствие, что нет кашля и что за темным окном тихо сияет звездами спокойное озеро города.