– Ну, народ ограблен не был, поскольку ему это не принадлежало. (А кому? –
– Ну, например, «Норильский никель». Если я не ошибаюсь, его оценили в сто семьдесят миллионов долларов, а говорят, он стоит многие миллиарды.
– Ну, пускай те, кто говорит, многие миллиарды за него и заплатят. Я бы хотел посмотреть на тех, кто заплатит хоть один миллиард за «Норильский никель», у которого на тот момент, когда мы его продавали, убытки составляли тринадцать триллионов рублей.
– Высказывается мнение, что в России катастрофа и экономическое будущее призрачно. Как вам кажется?
– Мне тоже так кажется.
– Не видите света в конце туннеля?
– Нет.
– А как вы прогнозируете экономическое будущее России?
– Сырьевой придаток. Безусловная эмиграция всех людей, которые могут думать, но не умеют работать (в смысле – копать), которые только изобретать умеют. Далее – развал, превращение в десяток маленьких государств.
– И как долго это будет длиться?
– Я думаю, в течение десяти-пятнадцати лет… Вы понимаете… В течение семидесяти лет, когда формировалось мировое хозяйство, Россия, вернее Советский Союз, находился как бы вовне, развивался отдельно, по каким-то своим законам. И мировое хозяйство сформировалось без Советского Союза. И оно самодостаточно, там есть достаточные ресурсы, все есть. И сейчас Россия появилась, а она никому не нужна.
– Прогнозируете ли приход инвестиций в Россию, будет ли он в той мере, в какой его ожидают?
– Нет, потому что Россия никому не нужна
– Но ведь Россия имеет гигантские экономические и людские ресурсы, и работать на российский рынок…
– Какие гигантские ресурсы имеет Россия? Этот миф я хочу развенчать наконец. Нефть? Существенно теплее и дешевле ее добывать в Персидском заливе. Никель в Канаде добывают, алюминий – в Америке, уголь – в Австралии. Лес – в Бразилии. Я не понимаю, чего такого особого в России?
– Но торговать с Россией, с огромной страной, где огромная потребность купить, купить, купить…
– Для того чтобы купить, нужно иметь деньги. Русские ничего заработать не могут, поэтому они купить ничего не могут.
– Словом, вы не видите никаких перспектив?
– Я – нет.
– Как, по-вашему, может повернуться экономическая политика российского правительства? Будет ли возврат к старым методам?
– Какое это имеет значение? Как ни верти, все равно это обанкротившаяся страна.
– И вы полагаете, что никакие методы хозяйствования Россию не спасут?
– Я думаю, что бесполезно.
– Могут ли быть реформы в обычном понимании этого слова приемлемы для России?
– Если только Россия откажется от бесконечных разговоров об особой духовности русского народа и особой роли его, то тогда реформы могут появиться. Если же они будут замыкаться на национальном самолюбовании, и искать какого-то особого подхода к себе, и думать, что булки растут на деревьях… Они так собой любуются, они до сих пор восхищаются своим балетом и своей классической литературой XIX века, что они уже не в состоянии ничего нового сделать[141]
.– Но, может быть, у России свой путь?
– В экономике не бывает своего пути. Есть законы.
– Если исходить из вашего взгляда на завтрашнее России, то весьма безрадостная картина создается…
– Да, безрадостная. А почему она должна быть радостной?
– Ну просто хотелось, чтобы многострадальный народ…
– Многострадальный народ страдает по собственной вине. Их никто не оккупировал, их никто не покорял, их никто не загонял в тюрьмы. Они сами на себя стучали, сами сажали в тюрьму и сами себя расстреливали. Поэтому этот народ по заслугам пожинает то, что он плодил.
– Вы считаете, что ельцинские реформы полностью потерпели крах или они все-таки скажутся на будущем России? Ведь многое изменилось в России за последние десять лет.
– Да, мы старались изменить. Я думаю, что это лет через двести-триста скажется.
– А что Россию ожидает в политическом смысле, будет ли возврат к старым методам?