При чем тут руны?

Мы наблюдали три такие пехотные атаки, и офицеры англосаксов поняли, что так им «слона не продать», ничего не получается. В четвёртый раз солдатики пошли при поддержке полусотни «шерманов».

У этих странных людей «шерман» является основным танком. Не! Есть у англосаксов машины намного хуже, но их в Европу, наверное, тащить постеснялись. У англосаксов имеются танки с неприлично тонкой бронёй, как «стюарты» и «крусайдеры». Им забыли сделать фугасные снаряды, да потом сняли вопрос вместе с танком. Или у них были танки со второй пушкой в боковом спонсоне, как «ли». Или «матильды», что в горочку могли подняться только на буксире. И, конечно, тяжёлые «чёрчи», о которых премьер Чёрч говорил, что у них даже больше недостатков, чем у него.

Вот все эти чудеса техники можно впарить русским варварам и применять в Африке против итальянских творений. Они неплохо показали себя в Азии против таких же продвинутых японских поделок.

А нас удостоили «шерманы». Я подождал, когда танки англосаксов преодолеют первую линию окопов, и сказал в рацию:

— Вперёд, ребята. Охватываем, огонь по моей команде. Чтоб никто отсюда не уполз.

Чувствуется деловой, холодный настрой парней, но и никакого азарта. «Шерманы» — это, конечно, тоже работа, но это всего лишь «шерманы». Вепрь Толик не поменял кассету, играла та же отечественная эстрада.

Ушлые поляки пропустили вражеские танки и принялись отсекать пехоту. Отдельные танки противника попытались пройти вдоль окопов и зачистить их пулемётами и орудиями.

Но ведь окопы никогда не роют по одной линии, из-за поворотов таким оригиналам прилетели гранаты под гусеницы, а потом в броню выстрелы из «фаустпатронов».

Мои «лютые рыси» в грозном молчании сближаются с противником. Американцы, как нас увидели, наверное, обрадовались, аж стреляют. Даже попадают, корпус загудел от разрыва снаряда. Но мои парни знают, что «шерману» надо уткнуться нам в борт, тогда у его пушки появятся какие-то шансы.

Смешно смотримся со стороны — двадцать танков охватывают пятьдесят! Идём осторожно, чтобы под гусеницами не пищало. Кругом взрывы стеной, а самим смешно. Всё, до всех машин врага критическая дистанция уверенного поражения, я весёлым голосом командую в рацию:

— Огонь!

Ещё не договорил, мой танк тряхнуло выстрелом. Расстояние меньше километра, у части «шерманов» наши снаряды срывают башни. В первом залпе двадцать выстрелов — двадцать танков противника вспыхнули факелами.

Серёга ведёт танк так, чтобы наводчику не пришлось поворачивать башню. Две минуты, три выстрела, и танки врагов закончились. У половины башни лежат рядышком, все горят.

Попутавшие от таких дел американские танкисты, если остались в живых, стоят у горящих машин с поднятыми руками и пытаются понять, что это было.

Они — добыча пехоты, пусть поляки с ними разбираются. Но не ради же трёх минут мы сюда приехали! Я на пехотной волне говорю по-русски:

— Эй, поляки! Кто живой? Куда тут ещё пострелять.

Мне ответили тоже по-русски с заметным акцентом:

— Говорит обер-лейтенат Ежи Ковальский! Спасибо вам! Мы тут дальше лучше сами, езжайте отдыхать.

— Ну, как скажешь, — проговорил я и переключил рацию на волну роты. — Едем на исходную позицию. Только осторожно, не давим пехоту.

* * *

Степенно вернулись на рубежи. Развернулись, встали, ан опять эти европейцы идут с маскировочными сетями. Спрашиваю спокойно, чего им неймётся. Говорят, полковник Сосновский приказал. Ну, думаю, раз полковник приказал, пусть будут сети.

Ближе к полудню пришёл польский солдат и позвал к полевой кухне. Взяли посуду, пошли с ним за кормом. Дали на первое суп из фасоли, на второе тушёную капусту с мясом, и на каждого по кусочку хлеба. Хорошо, что не под роспись. Почти как в учебном Центре, нормальное немецкое питание.

То, что тут называлось чаем, брать не стали. Серёга на броне установил керосинку и сварил кофе. Сидим на земле, питаемся, первое прикончили, и приходит полковник Сосновский с бутылкой шнапса мириться.

Как будто я с ним ругался! Да я в любых обстоятельствах не могу поругаться с поляками. Они же для меня вне любых эмоций, практически неодушевлённые существа.

Само собой, Сосновскому я это говорить не стал. Хочет он мириться с русским полковником, так я с интересом его выслушаю. Знать, есть у него важные причины.

Экипаж у меня офицерский, бер Вася мигом сообразил пять кружек. Поляк застенчиво проговорил:

— А кофе угостите?

Я невозмутимо кивнул, Серёга отдал ему свою порцию и поставил вариться ещё. Полковник отхлебнул из кружки и промычал, качая головой:

— Ошизеть! Он ещё и сладкий! — поляк спохватился. — Кстати, меня звать Владислав.

— Артём, — сказал я.

— Ну, за здоровье, — он поднял свою порцию шнапса. Выпил, скривившись, и запил кофе. Проговорил ворчливо. — Я честно думал, что в Германии настоящий кофе положен только генералам. Где берёте порошок и сахар?

— В пайках, — пожал плечами Вася.

Полковник недоверчиво на меня уставился.

— Я боярин, — пояснил я. — Сам оплачиваю довольствие дружины.

— Ещё фонд «Детский праздник» помогает! — справедливости ради уточнил Серёга.

— Русские, — печально проговорил Владислав.