При дворе двух императоров. Воспоминания и фрагменты дневников фрейлины двора Николая I и Александра II

Император получил от императрицы несколько дюжин рубашек и платков, мундир, картины и рисунки. Впрочем, я должна сознаться, что вся эта выставка роскоши вызывает во мне скорее чувство пресыщения и печали, чем обратное.

То, что так легко даётся, не может уже доставить удовольствия, и когда обладаешь таким количеством вещей, уже не можешь испытывать по отношению к ним чувства собственности. Не знаю, почему в этот рождественский вечер я уже не чувствовала себя свободной, может быть потому, что там собралась вся императорская фамилия, и у меня было чувство, что я чужая среди этого блистательного общества.

Императрица к нам очень добра, но остальные члены семьи совсем нет, и у меня такое чувство, что они с недоброжелательством смотрят на все те милости, которыми нас осыпают император и императрица. Когда они были великим князем и великой княгиней, на них гораздо меньше обращали внимания, а на нас поэтому никакого; но теперь их милость чрезвычайно высоко ценится. Великий князь Константин, который по природе чрезвычайно неучтив, мимоходом сказал нам очень нелюбезную вещь, сделавшую на меня особенно неприятное впечатление вследствие состояния духа, в котором я уже находилась. Я с трудом удержалась, чтобы не расплакаться там же, и расплакалась, вернувшись к себе…

26 декабря

Сегодня молодая принцесса Ольденбургская перешла в православие; она, по-видимому, понимала всё значение того акта, который совершала, и казалась глубоко сосредоточенной.

Она была одета в белое атласное платье и очень просто причёсана. Выглядела она некрасивой: волнение дурно отражается на цвете ее лица, а это единственно, что в ней хорошо. Черты лица у неё грубоваты и очень неправильны, но выражение чистоты, искренности и мягкости привлекает к ней симпатии.

27 декабря

Двадцать седьмого декабря состоялось обручение.

Все собрались около часа. Государь вышел под руку с королевой Анной и императрицей; за ними следовали жених и невеста. На молодой принцессе был белый трен, весь украшенный листьями роз, полосами спускавшимися по материи, – туалет, замысел которого гораздо поэтичнее, чем красиво его выполнение.

В церкви была толпа. Дамы давили и толкали друг друга, чтобы встать на лучшие места. Вообще при подобного рода торжествах мало соблюдается порядок и приличие, и в таких случаях трудно поверить, что находишься среди лучшего общества столицы. Так как я не люблю ни толкать, ни самой быть толкаемой, то держусь осторожно сзади, и потому ото всех этих торжеств я выношу только одно чувство утомления от продолжительного стояния в тяжёлом придворном платье.

Императрица обменяла кольца молодых вместо императрицы-матери, которая слишком слаба, чтобы присутствовать.

Вчера же императрица Мария подводила молодую принцессу к причастию. Должен был состояться большой банкет, поэтому приглашённые в придворных платьях остались дожидаться во дворце.

Моя комната наполнилась друзьями и знакомыми, расположившимися в ней в ожидании обеда. Мне же пришлось менять свой туалет в присутствии всех их, так как я должна была спуститься к императрице-матери, при которой я была дежурная. Мне было чрезвычайно неприятно раздеваться таким образом при публике, и так как я была нездорова и утомлена, то и настроение мое было отвратительное. Банкет был блестящий: пели итальянцы, было произнесено шесть то́стов, сопровождавшихся пушечными залпами.

Я вернулась такая усталая, что тотчас же легла в постель, чтобы дать отдых моей спине и моему настроению…

1856 год

8 января

Я совсем несчастна сегодня.

Уже вчера в городе разнёсся слух, что мы соглашаемся на мир на унизительных основах австрийских предложений: свобода плавания по Черному морю, уступка части Бессарабии и крепости Измаил, отказ от покровительства восточным христианам. Я всё еще не верила, хотя все об этом говорили на концерте у императрицы. Но сегодня утром появилась официальная статья в «Journal de St. Petersbourg», подтверждающая наш позор.

Я не могу повторить всего, что я слышала в течение дня. Мужчины плакали от стыда, а я, которая так верила в императрицу! Я не выдержала и пошла к ней сегодня вечером. Если все ее обманывают, один человек по крайней мере скажет ей правду, один принесёт ей отголосок общественного мнения. Она мне сказала, что им тоже это очень много стоило, но что Россия в настоящее время не в состоянии продолжать войну. Я ей возразила то, что повторяют все, что министр финансов и военный министр – невежды, что нужно попробовать других людей, прежде чем отчаяться в чести России. Она мне ответила, что я сужу слишком страстно и что об этих вещах нужно судить спокойно. Я отношусь страстно, это верно, как и вся Россия относится страстно к своей чести. Я была до такой степени вне себя, что мне ничего не стоило повторить императрице все самые суровые суждения, которым их подвергают. Она выслушала меня терпеливо и кротко, без раздражения и волнения.