При свете Жуковского. Очерки истории русской литературы

Так, указывая на загадочного чудесного младенца, тучегонитель Зевс умеряет скорбь Фетиды, веками печалящейся о своем в юности погибшем и скоро забытом миром сыне, великом Ахилле. Некогда «молниеносный отец» обещал ей:

Героям смерти нет, нет подвигам забвенья:Из вековых гробов певцы их воскресят…

Теперь предреченное становится явью.

И опустилася грядущего завеса.И Зевс уже отец на светлых облаках,Горевших пурпуром при западных лучах,Парил над темною дубравой откровений.«Фетида, – он вещал, – довольно ль убеждений,Что сына Кронова невозвратим обет?

Он совершается; и будет полон светГомера песнями и славою Ахилла».

Это «Рождение Гомера» (1816).

Вот солнце зашло, загорелся безоблачный запад;С пылающим небом, слиясь, загорелося море,И пурпур и золото залили рощи и домы.Шпиц тверди Петровой, возвышенный,вспыхнул над градом,Как огненный столп на лазури небесной играя.Угас он; но пурпур на западном небе не гаснет;Вот вечер, но сумрак за ним не слетает на землю;

Вот ночь, а светла синевою одетая дальность:Без звезд и без месяца небо ночное сияет,И пурпур заката сливается с златом востока;Как будто денница за вечером следом выводитРумяное утро…

Это «Рыбаки» (1821); те, кто читал «Евгения Онегина» внимательно, должны опознать картину летней петербургской ночи, – 26 строк идиллии Гнедича (в ранней редакции) Пушкин поместил в примечание к первой главе романа в стихах.

Бросайся, пускайся, на берег противный плыви,Могучие руки раскинь ты на волны, как весла,Грудь сделай кормилом, а гибкое тело челном.И если дарует Господь и Пречистая Дева

И выплыть и видеть и стан наш и сборное место,Где, помнишь, недавно тембрийскую козу пекли;И если товарищи спросят тебя про меня,Не сказывай, друг, что погиб я, что умер я, бедный!Одно им скажи, что женился я в грустной чужбине;Что стала несчастному черна земля мне женойИ тещею камень, а братьями – острые кремни.

Это «Последнее прощание клефта» – одна из «Простонародных песен нынешних греков» (1824).

Душе моей грустно! Спой песню, певец!Любезен глас арфы душе и унылой.Мой слух очаруй ты волшебством сердец,

Гармонии сладкой всемощною силой.……………………………………………………….Довольно страдал я, довольно терпел;Устал я! – Пусть сердце или сокрушитсяИ кончит земной мой несносный удел,Иль с жизнию арфой златой примирится.

«Мелодию» Байрона (памятную всем по лермонтовскому переложению) Гнедич заставил рыдать по-русски в 1824 году.

Друг, до свидания! Скоро и я наслажусь моей частью:Жил я, чтобы умереть; скоро умру, чтобы жить!

Этот дистих сложен в 1831-м, при погребении другого поэта – рано и неожиданно скончавшегося Дельвига. Тоже, если по совести, неблагодарно забытого, давно числящегося исключительно по разряду «пушкинское окружение».