Прятки со смертью

Указатель пригласил меня на тропу поуже — она бежала через поросль, которую можно было легко принять за рощицу в пустыне: чахлые деревца не выше Карло. Тем не менее жиденькую тень они дарили, и мы пару раз останавливались: я пила из бутылки и давала мопсам похлебать воды из ладони. Далее каменные уступы-ступени вели к небольшой горе. Ступени были крутоваты для собак, так что примерно полдороги я несла их под мышками. Так и закончила восхождение, спасибо спине, что не подвела.

Когда добралась до вершины, где кто-то установил лавочку для желающих отдохнуть и полюбоваться видом, я вгляделась в горный кряж на востоке. Как частенько случается в это время года, над Маунт-Леммон быстро формировались облака и ползли-тянулись в нашем направлении, как гигантские черные лапы.

Я села на скамью из дерева с металлом — этакий памятник неизвестному любителю природы, — дала собакам немного воды и поняла, что у меня всего несколько минут для того, чтобы вернуться и не попасть под дождь. Лучше не дать себя застигнуть непогоде в таком месте, когда одна за одной бьют молнии и стеной стоит ливень.

Несмотря на то что сеть обозначенных на карте тропок вела вверх и через гребень Саманьего, от этой точки до горного склона еще довольно далеко. Солнце проигрывало битву, но пыталось обогнать тучи, отражалось от воды, нарезало овраги и вымоины и собиралось в маленьких лужах. Отблески светила в воде натолкнули меня на мысль о гигантском, разбитом над горной вершиной зеркале и разлетевшихся осколках. Я подумала, что бы увидел Карло, будь он сейчас рядом, — может, танцующих бабочек, и очень захотела видеть мир таким, каким видит он. Затем вспомнила о назначенной днем встрече с жутко разложившимся трупом и поняла, что имею все шансы опоздать на нее.

Пока я продолжала смотреть на горы и размышлять, один из сверкающих осколков зеркала вдруг сдвинулся влево. Не задержи на нем взгляд, не заметила бы, но я продолжила наблюдать, и «осколок» вновь дернулся. Он перемещался рывками — так, как если бы был прикреплен к человеку, который перескакивает с камня на камень, причем в стороне от любой из обозначенных тропинок. «Осколок» вел себя так, как если бы солнце отражалось от куска металла или окуляров бинокля. Или оптического прицела.

Я такая идиотка, правда? Тем не менее прищурилась и то ли увидела, то ли вообразила рядом с «осколком» человека, очень-очень далеко отсюда. Он поменял диспозицию еще дважды, будто искал верное место. И вот замер. Занял позицию.

Как я говорила Коулмен, в подобные моменты инстинкты могут показаться нелепыми и нужно быстро решить: полагаться на них либо игнорировать. Подозрение, что Песила послал кто-то другой, склонило чашу весов в сторону смутного предчувствия. Если я права, у меня есть несколько секунд предпринять что-то. Угол обстрела, если это стрелок, был таков, что мы на плоской вершине как на ладони. Не поднимись мы сюда, имели бы в достатке укрытий, чтобы выиграть время, пока я не придумаю, как нам выбраться живыми. С другой стороны, если броситься на землю, это насторожит снайпера — он поймет, что его засекли. Но если я права в своем предположении, залечь — единственный выход, умирать как-то не хотелось. Это все промелькнуло в голове за секунду, а может, полторы.

Не вполне уверена, что точно воспроизвожу последовательность всего случившегося.

Я соскользнула со скамейки так, что оказалась на уровне собак.

В горах прокатился треск выстрела.

Раздался смачный удар во что-то мягкое.

Один из мопсов завизжал.

Головой я врезалась в другого пса, который заскулил, но не так отчаянно.

Мопс, который завизжал первым, корчился на земле.

Свободной рукой я вытащила револьвер из-за пояса брюк и попыталась найти отражение, замеченное перед падением.

И в течение всего этого времени я орала:

— Он ранен? Он ранен? — не сознавая, что ответить некому.

Укрытия у меня не было, если не считать легкой скамейки. Я держала револьвер, направив его в сторону, теперь это было очевидно, винтовки с оптическим прицелом. Это все, что я могла противопоставить.

Сначала оценить ущерб. Я рискнула подставиться под пулю — проползла несколько метров до рыдающего и отчаянно грызущего лапу мопса.

— Тихо, малыш, тихо, мой хороший, — прошептала я, ища кровь на нем и радуясь, что он еще в сознании. — Вот же блин, — вырвалось у меня.

Я полагала увидеть рану от рикошета, но вместо этого обнаружила кусок кактуса чолья, застрявший в бедре передней лапы пса. По-видимому, пуля попала в ближайший кактус и превратила его куски в грозные осколки. На кончиках его иголок маленькие зазубрины, которые не дают их вытащить; иголки вошли в бедро слишком глубоко, чтобы можно было помочь собаке, не получив порцию шипов в собственную руку.