Прятки в мясной лавке

Вскоре после того, как ушел Дима, раздался стук в дверь. Алисе не хотелось никого видеть и ни с кем говорить. Она плотнее закуталась в плед и устроилась удобнее в кресле. Но визитер оказался настойчив – тихий стук никак не прекращался.

Как вор, Алиса подкралась к двери на цыпочках и выглянула в глазок. На тускло освещенной лестничной клетке стояла Наталья Сергеевна, милейшая старушка из квартиры напротив. Алисе стало неловко за свою трусость: несколько лет назад именно Наталья Сергеевна позвонила Алисе в другой город, когда умерла ее мама, она же помогала организовать похороны.

Она же несколько дней назад позвонила Диме, когда Алису, скрючившуюся от боли, увозили на скорой.

Алиса хотела тихо уйти обратно в комнату, но Наталья Сергеевна наверняка видела, как они подъезжали к дому, и как Дима выводил ее из машины – ее окна выходили на парковку, и она почти все время сидела дома.

Смущенная, Алиса решила притвориться, будто только что проснулась. Натянув на лицо добродушную улыбку, она сделала сонный вид и открыла дверь.

Хоть ее старомодная одежда всегда выглядела чистой и опрятной, от Натальи Сергеевны всегда пахло старой косметикой, и этот запах оказывался там, куда она шла, гораздо раньше ее самой, и надолго задерживался после ее ухода. Водянистые зеленые глаза она густо подводила темно-синей подводкой, а губы щедро красила морковно-оранжевой помадой. Выбеленные не возрастом, а перекисью волосы она укладывала во что-то, похожее на сахарную вату, и щедро поливала прическу едким лаком.

Алису вновь замутило; она порадовалась, что не успела ничего съесть.

– Здравствуйте, Наталь Сергевна. – Алиса сделала вид, что зевнула. – Я вот из больницы вернулась, сразу спать.

– Здравствуй, Алисонька. – Голос у нее был высоким и по-старчески дребезжал, как стекло. – А что с тобой случилось? Ничего серьезного, надеюсь? Помню-помню, как тебя увозили.

– Да так, камни в почках, – не моргнув глазом, соврала Алиса. Будто в укор, низ живота скрутило спазмом. – Пила раньше много воды из-под крана.

Алиса рассчитывала, что такой ответ удовлетворит добродушную бабульку, и она уйдет с причитаниями и пожеланиями здоровья, но все вышло иначе. Лицо старушки стало задумчивым, и ее мягкий взгляд затуманился, обратившись внутрь. Алиса была уверена, что Наталья Сергеевна ее больше не замечала.

– Алисонька, – начала старушка тихим, слабым и каким-то жалобным, как у ребенка голосом. – Алисонька, я что-то потеряла, и – вот, дура старая, – не могу понять, что. Представляешь? Ты не смейся, пожалуйста, ты молоденькая еще, а когда станешь, как я, то…

Алиса вслушивалась в то, что говорила милая добродушная бабулька, у которой еще позавчера не было никаких признаков деменции, и не могла понять, что та несет.

Алиса мысленно подыскивала отговорку, с которой можно закрыть дверь и вернуться в мягкое кресло, как вдруг заметила – что-то не так. Она не могла понять, что именно, но какая-то незаметная деталь изменилась, и эти перемены виделись лишь краем глаза, ускользая от пристального внимания.

Алиса моргнула, протерла глаза и…

Рука.

Алису окатило холодом. Ладони вспотели.

Наталья Сергеевна накинула бежевый свитер крупной вязки поверх тонкого цветастого платья. Правый рукав свитера болтался, как плеть.

Пустой рукав.

Еще пару дней назад, когда старушка выбежала во двор к плачущей от боли Алисе, рук у Натальи Сергеевны было две.

Нет, не может быть. Алиса отошла немного в сторону, изменив угол обзора, но ничего не изменилось – правая рука Натальи Сергеевны чуть ниже подмышки заканчивалась культей.

И та женщина сверху, некстати вспомнила Алиса. У нее не хватало глаза.

Невозможно. Галлюцинации? Неужели это и есть те самые осложнения, о которых ее предупреждал врач?

– Потеряла вот, – причитала старушка хныкающим тоном несправедливо обиженного ребенка. – А не помню, что, Алисонька. Может, у тебя где-то завалялось?

Не думая больше ни о благодарности, ни о приличиях, Алиса отступила на несколько шагов, нащупала ручку и захлопнула дверь с такой силой, что декоративная подкова отвалилась от косяка и со звоном упала на пол.