Причёсывая жирафу

Затем он внезапно понял справедливость моего замечания.

- В сущности, ты, возможно, и прав. А как же, по-твоему, я смог бы его окрестить?

- Три Лансье, - предложил я.

- А может быть, Бисскот?

- Почему?

- Потому, что он из Бенгалии.

- Нет, это уж слишком длинно. Нужно, чтобы имя было резким и легко произносилось. А у тебя есть намерения продолжать жить с этим животным, Толстяк?

- Естественно. Я его усыновлю. Я куплю его у Барнаби и увезу его в Париж вместе с нами, когда мы вернемся туда.

- Но мне кажется, что ты собрался подать Старику заявление об отставке?

- Я это сказал так просто, чтобы что-нибудь сказать, но мое последнее выступление заставило меня задуматься. Если я буду продолжать эту работу, то кончится тем, что у меня не выдержит кишечник.

Наконец, мы оказались в своих апартаментах. Я ощупал стальные мускулы Толстяка.

- Ты на самом деле хочешь спать, Беру?

- Немного, племянничек. У меня такое ощущение, как будто к моим векам привязали пудовые гири.

- В таком случае, я отправляюсь один, - сказал я.

- Куда?

- В то место, куда Барнаби отвез свой таинственный товар.

- А что там делать?

Я удивленно посмотрел на него.

- Скажи, Беру, ты не вспоминаешь про то, что мы с тобой легавые, проводящие определенное следствие?

- Мы должны заниматься кражами картин, а не другими вещами.

- А кто тебе сказал, что в этих коробках не картины?

Теперь наступила его очередь выразить удивление, не лишенное жалости.

- Ты можешь представить себе картину в футляре для флейт?

- Картина, вынутая из рамы, Беру, сворачивается как бретонский блин.

Убежденный, он опустил голову.

- Я не рассматривал проблему под таким аспектом.

Он задумался.

- Хорошо, я буду сопровождать тебя, - проговорил он в порыве горячей дружбы. - Мы доставим себе удовольствие утром. Я прошу у тебя только десять секунд, чтобы пойти к Медору и дать ему сахару.

11

По дороге я рассказал ему о деле Градос. Его Величеству не понравился мой рассказ.

- Видишь, какова жизнь, - вздохнул он. - Ищут вора картин, а находят торговцев наркотиками: это как Генрих IV на вокзале Аустерлиц: ты ждешь грущи, а появляются боши.

Турин почти пуст. Это как раз то время ночи, когда те, кто возвращаются домой, встречаются с теми, которым рано выходить на работу... И те и другие падают от недосыпания...

Темнота так же плотна, как испанское вино. Несколько капель дождя упало на асфальт.

- Видишь, - пробормотал Беру, - если у тебя есть порок, ты за него платишь. Каприз мадам Кабеллабурна, ее шофер, Градос, другой парень, о котором ты говоришь, и его мышка, если бы они были нормальными, то в настоящий момент они были бы живы.

- Да, но время относительно! - вздохнул я. - Человеческая жизнь так коротка, Толстяк! Так ненадежна!

- Я дам тебе посмотреть на мою... если она ненадежна, - возмутился булимик.

Наши шаги гулко раздавались по пустой улице.

- Разве ты не чувствуешь, до какой степени настоящее мимолетно, Берурье Александр-Бенуа? Ты не ужасаешься при мысли, что каждая секунда промелькает раньше, чем ты сумеешь ее прочувствовать?

- Ты в настоящий момент занимаешься тем, что декальцинируешь свой мозг, - изрек Скромный. - Настоящее - это не секунды, которые мелькают, Сан-Антонио, ты здорово ошибаешься. Настоящее - в том, что ты жив и хорошо себя чувствуешь в своей шкуру и что есть... другая половина человечества.

Убедительно, а? Это разговор двух французских фликов в конце ночи на улицах Турина. Беру, в своем роде, это думающее животное.

- Барнаби был здесь, - сказал он мне, указывая на низкую дверь в облупившемся фасаде дома.

Я осмотрел окна. Они были темны, как намерения садиста. Надо войти в этот дом.

Я достал свой "сезам" и начал работать над замком.

Мы проникли в прохладное место, в котором пахло салом, вином и макаронами.

Я включил свой карманный фонарик и в его свете обнаружил, что мы находимся в складе лавочника. Бочки и фляги с вином, коробки, круги сыра, бутылки с оливковым маслом заполняли низкое помещение.

Я продолжал осмотр и обнаружил другую дверь. Перед нашим взором открылся еще один склад. Огромные окорока ветчины и сосиски были привязаны к потолку. Огромное количество соленых сардинок и селедок занимало это помещение.

- Это пещера Люстикрю! - пошутил я и осторожно чиркнул несколько спичек, так как у меня много ума.

Треть следующего подвала была занята картофелем. Огромная куча поднималась до самых потолочных балок.

Его Величество поставил ногу на одну из картофелин, выбранную случайно. Он покачнулся и упал, а картофель стал осыпаться. Большая куча, богатая крахмалом, из семейства пасленовых, употребление которых распространено во Франции, стала разваливаться под тяжестью увальня. Это падение открыло черную вещь, спрятанную среди картофеля. Вещь, о которой я говорю, имела вид ящика с закругленной крышкой - футляр от кларнета.

- Признайтесь, что мне здорово везет! - торжествовал Храбрец. - То, что я не чую носом, я нахожу при помощи ягодиц: это признак упадка, не так ли?

Я открыл футляр: он очень легко открывался.