Вздрогнешь и проснёшься. Сновидение, махнув на прощание крылом, просачивается сквозь стекло и в свободном полёте направляется в сумеречное небо, оставив после себя лишь трещинку. Стряхнув с себя остатки сна, понимаешь, что трещинку оставил увесистый булыжник, влетевший прямо в окно. Те, кто делали это стекло, своё дело знают, однозначно. Знают, чего ожидать.
Жизнь напомнила, что между пунктами А и Б – пушистые белые снега, волки и прочая живность, вечные звёзды, дым от печей, четыре стороны вечности, остановившиеся часы. Если быть там, в сугробах, там, где алое солнце неспешно погружается в ёлки и пропадает, где вся красота тонет в сумерках, – то, наверное, руки бы тоже потянулись к камню, чтобы швырнуть его туда, подальше. Может, в раздражении, может, в злобе… Но нет, не стоит. Злоба, раздражение – это слова города, городские термины, где очереди, толпы безразличных людей, соревнования, цели, могилы, тщетные старания, разбитые сердца и мечты в придачу. Сплошная ложь. Сладкий сон, давший надежду, обратившийся на несколько минут в претенциозный мираж – и тот жертва города, мгновенно перевоплотился в обман.
По ту сторону окна – треснувшей, но не сломленной преграды, отделяющей ночь ото дня, – цивилизация, богатые, сбрызнутые для вида золотом кварталы, сытые и ленивые, со своими ярлыками и правилами игры. Место, где рядовой батрак ни за что не выберет отдельное купе. Вместо этого предлагается куцый унылый плацкарт дребезжащего всеми частями вагона, что привозит к задымленной угольно-черной утренней платформе. И спасибо, что привозит.
Едут бизнесмены. Конечно, тех, что из «крупного» бизнеса, здесь не найти, зато из мелкого полным-полно. Мелкий бизнес заказывает виски или коньяк и очень громко разговаривает по мобильному, чтобы все остальные наверняка поняли: перед ними – акула, с которой шутки плохи, и «базар» в его мире ведётся серьёзный: «Слушай, ну ты надави там на него, а я ещё помозгую, чё-кого». Впрочем, в бизнес-отделении порой сидят кто покрупней, и тогда лучше держаться от мелкого на расстоянии метров пяти-шести, так его разбирает.
Едут и те, кто попроще. Они обычно проводят всё время пути в вынужденно-дружеских посиделках за картишками и по-умному припрятанной водкой, горланят на весь вагон песни и радуются, что вообще куда-то едут, не стоят на месте.
Едем мы. Хороший совет: сделаться максимально незаметными. Тогда можно послушать чужие разговоры и узнать много интересного. Вот едет интересного воспитания сын, с виду – лет сорок можно дать. Звонит в спешке матери: «Я скоро приеду. Разогрей пожрать! Я говорю: пожрать разогрей! Я устал как собака. Хватит зудеть… Сказано тебе погреть сыну еду, так возьми и сделай, без разговоров! Ты доведёшь меня до могилы! Хочешь моей смерти?!!» Не будем бросаться новомодными словами. Просто: интересное воспитание. И мать, трепыхающуюся на том конце провода, жалко.
Вот, решив приударить за несчастной соседкой, весёлый лысеющий дядька начинает: «Слышали одну песенку… Сейчас исполню… Специально, кстати, для вас… На горе стоит статуя, у статуи нету…» Ладно, здесь всё понятно. Кризис – он и в Африке кризис. В столь почтенном возрасте можно было заучить что посовременнее. Откуда ты, чудо заморское?