Приданое

И он вновь замахал рукой, в которой сжимал нож. В эту секунду один из волков, стоящих позади него, пригнулся к земле, и, расправив мускулистое тело в пружинящем резком прыжке, взлетел в воздух. В следующее мгновение его челюсти уже сомкнулись на запястье Пахома, и тот, взвыв от боли, выронил нож в снег. Тут же волк, стоявший впереди Пахома, прыгнул на него, и, уперевшись мощными лапами в его грудь, повалил наземь. Пахом упал, и тут же вся стая накинулась на него, клацая зубами. Послышались крики, бульканье, треск разрываемой одежды, хруст и рычание. Иван похолодел, до того жуткой была эта картина. Его человеческим желанием было броситься на помощь лежащему, но он, до боли вцепившись пальцами в кору дерева, остался стоять на месте, превозмогая этот порыв, и глядя на то, как волки грызут Пахома заживо, не в силах отвести глаз от страшного зрелища.

– Этот человек получил то, что заслужил, видит Бог, – подумал он.

Спустя несколько минут крики стихли, и лишь хруст и хлюпающее чавканье заполнило поляну. Иван стол недвижим, наверное, стоило бы влезть на дерево, пока волки были заняты Пахомом, он это понял только сейчас, но тут же осознал, что уже поздно, и лучше не шевелиться, в надежде на то, что звери его не заметят. Вскоре кровавый пир был окончен, и звери, вытянувшись в шеренгу за вожаком, засеменили в лес. Проходя мимо Ивана, вожак остановился и поднял морду. Иван, не дыша, смотрел на него, не отводя глаз. Волк смотрел долго и пытливо, склонив голову набок. Остальная стая наблюдала за ним. Наконец, волк отвернул свою морду и трусцой побежал к тёмной полосе деревьев. Иван выдохнул, глядя им вслед, и когда последний из волков, скрылся во тьме, тихо прошептал, обращаясь то ли к зверю, то ли к Богу, то ли ещё к кому:

– Спасибо за справедливость…

Глава 24

– Не могу больше, тётка Кима! Умираю!

– Да вот как же! Здрасьте-пожалуйста, помирать она собралась! А кто ж родить тут будет? Я?

– Не могу я…

– Всё можешь, осталось всего ничего! Вон и темечко уже вижу! Светленький дитёнок у тебя, волосики-то льняные, ну, чистый ангел! – умилилась повитуха.

– Отдохни малость, отдышись, – велела она, и тут же вновь потянула Софью за руку, – А вот теперь давай, тужься, тужься родимая!! Ну!!

– А-а-а! Не могу!

Тётка Кима засуетилась, быстро подставляя чистую пелёнку и разворачивая крохотную головку своими умелыми, опытными ладонями, вот уже показалось плечико, вот второе, повитуха просунула пальцы под мышками младенца, ещё раз развернула его, и, одним ловким быстрым движением вынула его из материнского чрева, и приподняв между ног роженицы, ликующе воскликнула:

– А!! Софьюшка!! Погляди-ка, девка, какого богатыря мы родили с тобою!! Сын у тебя!!

Тётка Кима весело смеялась, в то время, как руки её уже сами по себе, наученные многолетней привычкой, делали своё дело – она протёрла дитю личико, открыла ему ротик и быстрым движением пальца, обёрнутого чистой тряпицей, очистила от слизи горлышко, а затем звонко шлёпнула по мягкому месту. В ту же секунду избу огласил громкий, заливистый первый крик младенца.

Во дворе дед Матвей, по сотому разу обходивший избу, не в силах сидеть в бане, остановился и замер перед окнами, прислушался, а затем, скинув с головы шапку, подкинул её вверх, притопнул ногой, и, выведя вприсядку коленца, во все лёгкие закричал:

– Ура-а-а!!

А после уткнул лицо в шапку и заплакал, плечи его вздрагивали от рыданий, но то были слёзы радости, слёзы ликования. Сколько долгих лет ждали они с женой, что в этой избе раздастся первый крик младенца, но не срослось, не вышло, и они смирились, перестали ждать, и вот теперь счастье всё же пришло в этот дом. Пусть не через его супругу, но Софьюшку дед Матвей считал уже родной, считал внученькой. А значит родился нынче у него правнук. И дед Матвей, подняв заплаканное лицо из шапки, задрал голову ко звёздам, и, широко перекрестившись, тихо сказал:

– Слава Тебе, Господи, слава Тебе! Даруй этому дитю долгую и добрую жизнь, даруй крепкого здравия и хороших людей на жизненном пути, подай, Господи, ему вся к сему благопотребная, чтобы вырос он настоящим человеком.

***

– Тётка Кима, – взволнованно спросила вдруг Софья, – У меня в глазах будто круги пошли какие-то, как радуга будто, это от чего?

Повитуха хитро усмехнулась, и пеленая младенца, ответила:

– Сейчас умою я тебя, и станем с сыном знакомиться, поглядишь на того, кто таким трудом тебе достался, матушка.

– Да как же я погляжу, – начала, было, Софья, и тут же осеклась.

Нечто невероятное, немыслимое начало происходить с нею, она поняла, что радуга в её глазах начала светлеть и расплываться, и вот уже поплыли перед её взором большие и маленькие шары, заплясали солнечные зайчики и внезапная резь пронзила глаза. Она вскрикнула и прижала к ним ладони, зажмурившись от яркого света, доселе виданного ею лишь однажды, в том сне, когда Ангел носил её над землёю.