Приди в зеленый дол

Но он ещё сильнее сжал её руку, и стекла его очков заблестели совсем близко. Он говорил, что спасёт её от всех заблуждений. Разве она не знает, какие могут быть последствия, если она станет настаивать на своём, разве она не сознаёт, к чему это может привести? Её могут навсегда запереть в тюрьме, нет, даже хуже, её могут посадить на электрический стул. Он сильнее, обеими руками, сжал её руку, стекла очков блестели в темноте так, что за ними не было видно глаз. И электрический ток пронзит её тело и будет мучить и терзать её, и она умрёт.

Всеми силами она пыталась высвободить свою руку из. его тисков, ей это удалось, она села, выпрямившись среди скомканных простынь. Нет, она не боится ни электричества, ни смерти, она даже хочет этого, да хочет!

Он схватил её за обе руки, и когда она, корчась от боли, закричала, что хочет умереть, он наклонился ещё ближе, умоляя выслушать его: он защитит её, она была женой его лучшего друга, и он защитит её.

Но она снова закричала, он ещё сильнее сжал её руки и зашептал, но зашептал гипнотически, напряжённо, властно, что он юрист, он знает: её признание в суде не имеет никакой юридической силы, оно голословно, у неё нет никаких доказательств, тысячи сумасшедших ежедневно делают признания, но никто им не верит; никто, а уж тем более судья, не поверит ей, а все остальные будут только смеяться, потому что однажды она уже была в нервной клинике, под замком. Ведь только сумасшедший может хотеть, чтобы его посадили на электрический стул. Но именно этого она хотела. Она хотела умереть. Снова и снова она кричала ему об этом. Он отпустил её руки и неожиданно встал. Сердце его наполнилось жалостью и сознанием своего благородства и своей победы.

— Но послушай, — сказал он, — послушай, Кэсси, никто тебе не поверит! Никто во всем мире!

В этот момент в комнату ворвалась мисс Эдвина.

— Зовите доктора Лайтфута, — приказал он. — Пожалуйста, поспешите. Она абсолютно невменяема.

Женщина в постели продолжала кричать, что хочет умереть.

На рассвете следующего дня белая машина с откидным верхом шурша подъехала по гравиевой дорожке к дому мисс Паркер. Следом за ней прибыл закрытый бордовый «шевроле» доктора Лайтфута. Через пятнадцать минут «шевроле» отъехал от дома и помчал по улицам, мимо закрытых ставень и плотно задёрнутых штор на окнах домов, свидетельствовавших о благословенном мраке, царившем в спальнях, где горожане наслаждались последними минутами сна.

Потом «шевроле» вырвался на свободу и помчался по шоссе меж полями: капля росы блестела на кончике согнувшегося кукурузного листа, и в ней играли все цвета радуги; полевой жаворонок с песней взмыл в небо, стряхивая влагу с крыльев.

За рулём, не сводя глаз с дороги, сидел Маррей Гилфорт. Сзади притулилась Кэсси Спотвуд, бледная, оцепеневшая, как будто все ещё пребывающая в тускло мерцающем мире сна, — так спит на рассвете серая вода в пруду. По одну сторону от неё сидел доктор Лайтфут, а по другую — энергичная краснолицая женщина средних лет в белом халате. Приоткрытый чёрный чемоданчик доктора Лайтфута стоял на полу возле его ног.

Они проехали около двадцати миль, когда начались первые трудности с пациенткой. Маррей Гилфорт по просьбе доктора Лайтфута съехал на обочину и остановился. Доктор Лайтфут, предоставив своей румяной соседке, женщине умелой и опытной, держать пациентку, достал из чёрного чемоданчика шприц, уже приготовленный для инъекции. В 8.00, как и было условлено, Маррей Гилфорт и доктор Лайтфут сидели в кабинете доктора Спэрлина, владельца лечебницы, человека с львиной гривой седых волос, гладко зачёсанных назад, с бородкой клинышком и в массивных роговых очках: он, казалось, сошёл с обложки брошюры о том, как, пользуясь десятком заповедей специалиста-психиатра, достичь семейного счастья, высокого общественного положения и успеха в делах. Но Маррей сразу же подметил обтрёпанную манжету летнего камвольного пиджака доктора, обгрызенный ноготь его жёлтого от никотина пальца, потрескавшуюся штукатурку на стене, дырочку на выцветшем персидском ковре и электрический шнур настольной лампы, неумело починенный при помощи белого медицинского пластыря, и вспомнил, что лечебница доктора Спэрлина заложена в Паркертонском банке, причём, будучи членом совета директоров, Гилфорт знал даже точную сумму, выданную доктору. Маррей детально изложил события, заставившие его накануне вечером позвонить доктору Спэрлину, и передал слово доктору Лайтфуту, наблюдавшему пациентку в течение всего судебного процесса. Доктор Лайтфут, сказал Маррей, дополнит его неквалифицированный рассказ профессиональными деталями. К счастью, доктор Лайтфут присутствовал вчера вечером при истерическом приступе пациентки, обнажившем её комплекс вины и страстное желание смерти.

Доктор Лайтфут подчеркнул, что он всего лишь терапевт, а не психиатр, и затем сделал своё сообщение.

Доктор Спэрлин поблагодарил обоих за точные и достоверные сведения и отложил в сторону свои записи.