Приднестровский беспредел

Он приподнял Миху и запихнул его в узкую дверку туалета.

— Сейчас попустит… Сейчас все будет нормально… — и, прикрывая дверь, просто сказал: — А там приходи спать. Добро?

— Добро…

Дверь захлопнулась.

…Когда Миха, пошатываясь, добрался до купе, Гнатович указал ему на застеленную свежим бельем нижнюю полку.

— Лягай. Я сказав дамочці, що ты наш товарищ з іншого вагону. Що мусыш спати з нами, щоб не прогавиты зупынку. Так що все нормально…

— Спасибо, мужики… — прохрипел Миха и неожиданно для себя добавил: — Вы — не просто так… Это Господь…

Прежде чем его голова коснулась подушки, он уже спал. Спал тяжелым каменным сном без сновидений…

Медленно, а потом все быстрее постукивая на стыках, поезд тронулся с места. Миха проводил его невидящим взглядом, озирнулся и побрел через пути. Ничего не хотелось, ничего не было, ни мыслей, ни чувств. Внутри плескалась холодная пустота. «Вот наконец и Слободка. Что теперь?» До Рыбницы отсюда было километров около сорока. Попутка в приграничной зоне хрен подберет, а пешком ему нипочем не дойти. «Ну и плевать. Бог-то нам на что?.. Если Он захочет — доберусь…» Если Он захочет.

Было самое начало мрачного, пасмурного дня. На облупленном здании старенького вокзала еще горел фонарь. У входа зябко ежился заспанный дядька в грязной телогрейке.

— Где дорога на Рыбницу? — деревянным голосом выдал автопилот.

Дядька недовольно осмотрел Миху и явно остался не в восторге от увиденного.

— А тебе зачем?

— За хером зеленым. Где дорога на Рыбницу?

Дядька хотел было матернуться, потом в сердцах сплюнул и отвернулся.

— Спасибо.

Миха еще раз осмотрелся, но вокруг больше никого не было. «Поц», — равнодушно подумал он и направился в обход вокзала.

Тело медленно просыпалось. На мониторах навелась резкость. Кое-как включились ощущения. Шагов через десять Миха почувствовал холод и, передернув плечами, зашагал бодрее. Еще через какое-то время ему захотелось покурить.

Запустив руку в карман и пытаясь наощупь найти в загашнике бычок побольше, Миха вдруг почувствовал под пальцами какие-то знакомо шуршащие бумажки. Он остановился как вкопанный, торопливо выдрал их из кармана, поднес к глазам и удивленно присвистнул. Остатки зависа как рукой сняло. Это были деньги. Он тупо смотрел на купюры и чувствовал, как к горлу подкатывает что-то горячее. По спине побежали мурашки. «Эх, мужики, мужики…» Он стиснул пальцы с деньгами в кулак, запихнул кулак в карман и уверенно направился по аллее туда, где висела на столбе ржавая, покореженная табличка с едва различимой надписью «Автобусная станция».

Взяв билет, Миха отошел в сторонку от кучки ожидающих автобус мужиков и баб и закурил. «Спасибо Тебе, Господи… Ты знаешь, чего я хочу, и не останавливаешь меня. Спасибо…» Теперь Миха был уверен, что Бог — рядом, и ему было хорошо. Сзади остались потери, тоска и боль, впереди ждали война и неизвестность, вокруг дремали за гнилыми заборами ветхие подслеповатые халупы, а он нетерпеливо притоптывал разношенными армейскими башмаками, и улыбался, торопливо добивая окурок.

Пейзажи вокруг на фоне затянутого пеленой туч утреннего неба казались необычайно мрачными. Автобус с ревом полз вверх-вниз по узкой, петляющей между хатами, огородами и низкими стенами из бута дороге. «Как на гравюрах Дюрера, — подумал Миха, глядя в окно. — Там тоже никогда не бывает солнца. Вот только где четверо олухов на конях?..» Он любил ехать — все равно, в поезде ли, в автобусе, в машине — вот так, прилипнув к окну. Постоянно меняющиеся картины за окном — это было как медитация, как другой мир, это рождало какие-то неясные мысли и ощущения, в которые можно было углубляться до бесконечности. И еще это давало возможность ни с кем не разговаривать.

Он сидел на самом заднем сиденье. Впереди по обе стороны от прохода покачивались над спинками затылки людей. Между сиденьями стояли сумки и чемоданы, лежали мешки. Снаружи было все остальное, что только существовало во вселенной. Вдруг одно непривычное, неожиданное ощущение заставило Миху встрепенуться и пристальнее присмотреться к полям и селам за окном. Там пахло войной. Он не узнавал мирной, ленивой Украины. Бэтээры и военные грузовики на дорогах и разъездах, сложенные из мешков с песком и бетонных блоков укрепления у перекрестков, многочисленные украинские пограничники в бронежилетах и камуфляже, противотанковые рвы поперек полей — все это говорило о том, что если огонь войны еще не перекинулся с той стороны границы, то дым и гарь ее уже стелились над украинской землей.

За окном проплыл дорожный указатель «Тымково», а потом, через некоторое время, — знак «Таможня». Проехав в узкий проход между двумя рядами бетонных плит, автобус со скрипом остановился напротив серого одноэтажного барака с желто-голубым флагом на коньке крыши. «Граница Украины,» — подумал Миха нервно и прикоснулся — «на счастье» — к висящей на шее звезде Давида.

В автобус поднялся парнишка-пограничник, совсем еще солобон, в камуфляже, с автоматом на ремне. Обменявшись несколькими фразами с водителем, он бегло окинул взглядом салон и потребовал:

— Все на выход, пожалуйста!