Читаем Придурки, или Урок драматического искусства (сборник) полностью

БОНДАРЬ. Все в порядке, Ефим Григорьевич. Вы заставили меня вспомнить, что я человек. И этого я уже никогда не забуду.

Вбегает КОНВОЙНЫЙ.

КОНВОЙНЫЙ. Гражданин режиссер, Зюкиной не будет!

СПИВАК. Как – не будет? Где она?

КОНВОЙНЫЙ. В больничке. Рука – во, и температура под сорок. Что будем делать?

СПИВАК. Ничего. Я могу поставить спектакль без костюмов. Я могу поставить спектакль без декораций. Но поставить «Без вины виноватые» без Кручининой не могу даже я. Впрочем, это уже не имеет значения.

ФРОЛОВА. Имеет.

Пауза.

СПИВАК. Хочешь сыграть?

Пауза.

ФРОЛОВА. Да.

СПИВАК. С т а к и м Незнамовым?

ФРОЛОВА. Да.

СПИВАК. Как?

ФРОЛОВА. Я знаю.

Пауза.

СПИВАК. Николай Евдокимович, подите-ка сюда, голубчик!

ЖУК (выходит из-за кулис). Ефим Григорьевич! Все равно настучали бы! Не я, так другой! Вы ж удержу не знали! Я усе время вам намекал, покашливал! А у меня трое по лавкам, да старики старые, мне всего тилько два года осталось!.. Простите меня, люди добрые!

БОНДАРЬ. Бог тебя, Иуда, простит.

СПИВАК. Где платье Кручининой?

ЖУК (поспешно приносит платье). Вот.

СПИВАК (Фроловой). Запас есть. Подгонишь?

ФРОЛОВА. Сделаю. (Берет платье, уходит.)

СПИВАК. Реквизит?

ЖУК. Все у полном порядке.

СПИВАК. Занавес не заедает?

Жук поспешно раздвигает брезентовые полотнища занавеса. Открывается лагерный зрительный зал – с рядами лавок и десятком новеньких венских стульев в первом ряду.

Пауза.

СПИВАК. Ну, ни пуха!

БОНДАРЬ. К черту, к черту!

Брезентовый занавес закрывается. Перед ним появляется КОНВОЙНЫЙ с винтовкой.

КОНВОЙНЫЙ (зычно). Контингент, внимание! Гражданин режиссер, докладайте.

СПИВАК. Дорогие друзья! Драмколлектив 2-го лаготделения продолжает показ сцен из комедии великого русского драматурга Островского «Без вины виноватые». (Уходит.)

КОНВОЙНЫЙ. Контингент, напоминаю! Вставать с мест и переходить с места на место запрещено! Переговариваться и подавать реплики запрещено! Аплодировать запрещено!

Занавес открывается. На сцене: «площадка в большом барском саду», реализованная в соответствии со скудными возможностями постановщиков. На покрытом дерюгой ящике – алюминиевые кружки, призванные изображать дудукинский хрусталь. На сцене: СПИВАК-ДУДУКИН, ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА, БОНДАРЬ-ШМАГА, ЖУК-МУРОВ, ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. На Школьникове – рыжий парик.

СПИВАК-ДУДУКИН. «Господа, я предлагаю выпить за здоровье артистки, которая оживила заглохшее стоячее болото нашей захолустной жизни!»

Все берут кружки.

СПИВАК-ДУДУКИН. «Господа, я реторики не знаю, я буду говорить просто. У нас, людей интеллигентных, в провинции только два занятия: карты и клубная болтовня. Так почтим же талант, который заставил нас забыть наше обычное времяпровождение. Мы спим, господа, так будем же благодарны избранным людям, которые изредка пробуждают нас и напоминают о том идеальном мире, о котором мы забыли… Господа, выпьем за редкий талант и за хорошую женщину, Елену Ивановну!»

Все чокаются с Фроловой-Кручининой и пьют.

ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Шмага, мы выпьем за хорошую актрису, а за хороших женщин пить дело не наше. Да и кто их разберет, хорошие они или нет».

СПИВАК-ДУДУКИН. «Незнамов, что вы!»

ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Виноват».

ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «Я за свои труды уже достаточно вознаграждена и нравственно и материально. Господа, честь, которую вы мне оказали, я обязана разделить с моими товарищами. Господа, я предлагаю тост за всех служителей искусства, за всех тружеников на этом благородном поприще, без различия степеней и талантов!»

СПИВАК-ДУДУКИН. «Справедливо, прекрасно, благородно… Незнамов, Шмага, за ваше здоровье!»

БОНДАРЬ-ШМАГА. «Наконец-то я сподобился, что за мое здоровье пьют.»

ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «Ну, теперь уж, Нил Стратоныч, я поеду, мне пора.»

ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Нет, куда ж вы? Нет, позвольте! Так нельзя!.. Вы уж мне позвольте сказать несколько слов, я вас не задержу».

ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «Сделайте одолжение! Мне будет очень приятно послушать вас; да и надеюсь, что и всем тоже».

ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Господа, я получил позволение говорить и потому прошу не перебивать меня».

СПИВАК-ДУДУКИН. «Говорите!»

БОНДАРЬ-ШМАГА. «Говори, говори!»

ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. «Господа, я предлагаю тост за матерей, которые бросают детей своих!»

СПИВАК-ДУДУКИН. «Перестаньте, что вы, что вы!»

ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. «Нет, говорите, говорите!»

Перейти на страницу:

Похожие книги

Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»
Юрий Олеша и Всеволод Мейерхольд в работе над спектаклем «Список благодеяний»

Работа над пьесой и спектаклем «Список благодеяний» Ю. Олеши и Вс. Мейерхольда пришлась на годы «великого перелома» (1929–1931). В книге рассказана история замысла Олеши и многочисленные цензурные приключения вещи, в результате которых смысл пьесы существенно изменился. Важнейшую часть книги составляют обнаруженные в архиве Олеши черновые варианты и ранняя редакция «Списка» (первоначально «Исповедь»), а также уникальные материалы архива Мейерхольда, дающие возможность оценить новаторство его режиссерской технологии. Публикуются также стенограммы общественных диспутов вокруг «Списка благодеяний», накал которых сравним со спорами в связи с «Днями Турбиных» М. А. Булгакова во МХАТе. Совместная работа двух замечательных художников позволяет автору коснуться ряда центральных мировоззренческих вопросов российской интеллигенции на рубеже эпох.

Виолетта Владимировна Гудкова

Драматургия / Критика / Научная литература / Стихи и поэзия / Документальное